Читать книгу - "Ельцин как наваждение - Павел Вощанов"

Двоевластие в Кремле подходит к концу. Со дня на день ожидаем, что Горбачев заявит о сложении президентских полномочий. Но тот дает понять, что сделает это не раньше, чем они с Борисом Николаевичем договорятся по кое-каким техническим вопросам. В частности, на какие средства и где в дальнейшем будет жить экс-президент СССР. Сейчас все зависит от Ельцина, от его «хочу» и «не хочу». Он это понимает, а потому не торопится со встречей, всем своим видом демонстрируя, что вопрос о будущем некогда главного оппонента для него сейчас далеко не на первом месте.

Один из признаков надвигающихся перемен – офицеры из службы безопасности Горбачева в общении с нами, кремлевскими новоселами, стали заметно приветливее. Я, например, с удивлением отметил, что теперь многие из них со мной здороваются, а некоторые при этом даже называют по имени-отчеству. Один и вовсе продемонстрировал невиданное расположение – повстречав меня на Ивановской площади, заговорил так, будто мы с ним давние приятели. Позже выяснилось, что не я один удостоился проявления столь дружеских чувств, а вызваны они тем, что Коржаков пообещал этому офицеру, что после того, как канет в лету КГБ СССР, тот сможет продолжить службу уже в российских силовых структурах. В результате достигнутых между ними договоренностей наш главный охранник теперь осведомлен обо всем, что творится в окружении советского президента.

– А Мишка-то уже вещички свои пакует!

Суханов смотрит на главного охранника так, будто тот сообщил нам о чем-то донельзя радостном и долгожданном, и в очередной раз демонстрирует восторженную наивность:

– Неужели сам, добровольно?!

Семенченко усмехается:

– А кто он теперь такой, чтоб его спрашивать? Папа сказал: «Пакуй!», вот и пакует.

А «папа» пока ничего не сказал. Его коллеги, возглавляющие другие республики теперь уже бывшего СССР, похоже, истомились, ожидая новостей из Кремля: ну когда же, наконец, когда?! Кравчук – тот вообще вдруг воспылал неприязнью к своему недавнему партайгеноссе и при каждом удобном случае напоминает Ельцину о необходимости «удалить бесполезный политический аппендикс». Но шеф не торопится и ждет, что Горбачев сам примет решение и сам объявит о своем уходе. Рюриков, который по части международных интриг осведомлен больше других, полагает, что осторожность Ельцина объясняется возможной реакцией Запада. Тот, мол, относится к Михаилу Сергеевичу с благодарностью за добровольную капитуляцию в холодной войне. За кордоном, несомненно, рады гибели советской империи, но хотели бы в новой геополитической конфигурации сохранить ее вполне предсказуемого руководителя в качестве противовеса непредсказуемому главе России.

…Сегодня один из тех редких дней, когда в соответствующей клеточке рабочего графика президента, который нам раздают в начале каждой недели, лишь ни к чему не обязывающая запись «Работа с документами». Это значит, что для нас, подсобников большой российской политики, трудовая вахта может закончиться чуть раньше обычного, как только шефу надоест читать да подписывать и он отправится домой или на стадион, постучать в теннис. Но вот когда такая благость может снизойти на Кремль, о том знают лишь два человека – Коржаков и Илюшин. Иду «на разведку» ко второму, поскольку первый, о чем бы ни зашла речь, иначе как загадками со мной уже не разговаривает.

– Думаю, сегодня домой не стоит торопиться, – после этих слов Виктора Васильевича сердце мое затрепетало от волнения: неужели сегодня все разрешится?! – Утром Горбачев позвонил шефу и пригласил к себе на 14:00. Так что он сейчас у него. Уже четыре часа беседуют. Сами понимаете, насколько непростой идет разговор.

– И никакой информации?

– Пока никакой. Коржаков ждет шефа в приемной у Горбачева. Обещал сразу позвонить, как только встреча закончится. Но пока еще не звонил. Ждем. А что еще остается?

Что ж, не торопиться, так не торопиться. Пойду к себе и посмотрю на лентах информагентств, нет ли чего о сегодняшней встрече. Вдруг мой горбачевский коллега уже что-то им передал. По пути к себе встречаю в коридоре Суханова. Тот сияет, как начищенный медный пятак:

– Наконец-то!

– Вы о чем, Лев Евгеньевич?

– Горбачев капитулировал!

– Откуда такая информация? Илюшин только что сказал, что встреча еще не закончилась.

– Закончилась, не закончилась, – да какая теперь разница?! Уже все решено! Или у тебя еще есть сомнения?

Сомнений у меня уже нет. Они сгинули в снегах Беловежской пущи.

…В сегодняшней России трудно отыскать серьезного политика, который бы публично высказывал удовлетворение гибелью СССР. Все говорят о ней как о трагедии, в основе которой некая историческая неизбежность. Одни объясняют ее системным кризисом административно-бюрократической системы, проигравшей экономическое соперничество с капитализмом. Другие указывают на холодную войну и связанную с ней гонку вооружений, обескровившую советскую экономику. Третьим обреченность СССР видится в том, что рано или поздно Кремль вынужден был отказаться от репрессий, на которых зиждилось тоталитарное государство. Четвертые утверждают, что всему виной Брежнев, засидевшийся в Кремле и тем самым нарушивший ротацию управленческих кадров, что и привело к вырождению системы. Высказываются и более экзотические версии, основанные на существовании мирового заговора против страны Советов: кто-то обвиняет в злонамеренном предательстве Горбачева, кто-то – Ельцина, кто-то – обоих разом.

Со временем споры вокруг событий начала 90-х годов утратят ожесточенность, а после и вовсе переместятся в область сугубо профессиональных историко-политологических диспутов. Так будет хотя бы потому, что в обществе станут преобладать поколения, не знавшие СССР и не испытывающие из-за его гибели ни радости, ни сожаления. Но это в будущем, а пока вопрос «Можно ли было сохранить Советский Союз?» все еще мучает многих и в самой России, и в ее ближнем зарубежье.

Было бы не удивительно, если б Союз разрушили малоопытные, но одержимые социальными новациями радикалы-антикоммунисты. Но он пал жертвой ставших президентами лидеров региональных компартий. То есть тех, кто доселе верой и правдой служил ленинско-сталинской доктрине унитарного государства, долгие годы кормился от нее и призван был оберегать как зеницу ока. Происходившее в ту пору иначе как нонсенсом не назовешь: в необходимости сохранить СССР Михаилу Горбачеву приходилось уговаривать не идейных противников, а людей своего круга, еще не так давно позиционировавших себя как убежденных сторонников политики перестройки. Партийно-бюрократическая система поедала самое себя.