Читать книгу - "Мяч, пробитый им, и теперь летит над землей. Древо памяти Валентина Бубукина - Гагик Карапетян"

ПОД ТЕКСТ

«…Футбол оказался живым, вечно молодым существом, которое может делиться молодостью с теми, кто играет в него, и с теми, кем одновременно играет он…

…У великих в своем деле людей нет возраста. Если великие профессионалы не могут того, что могут молодые, они всегда могут что-то, чего, кроме них, не может никто.

Великих профессионалов в старости можно обогнать, но нельзя превзойти, потому что они сработаны природой поштучно. 50-летние–60-летние футболисты, лысенькие, седенькие, со впалыми, истощенными щеками, или плюхающие нажитыми у пивных цистерн животиками мучаемые болями от не забытых коленными чашечками и лодыжками, подножек и операций, терзаемые ишиасами, подаграми, геморроями, рожистыми воспалениями, фунгусами, простатитами, гипертониями, запоями и синдромом абсистенции, – играючи обводили 20-летних–25-летних бычков, выставленных против них молдавскими винзаводами, и, несмотря на предвкушаемый аромат золотомедальных «Негру де пуркарь», «Каберне», «Фетяски» и «Лидии» на лукулловых банкетах после игры, беспощадно всаживали штуку за штукой в ворота, с верхней штанги которых осыпались от ударов гостеприимно, но опрометчиво развешанные виноградные гроздья.

Конечно, скорость была не та, – ветераны играли в ритме танго, а хозяева поля – в ритме судорожного рок-н-ролла, смешанного с молдавским народным танцем жок. Но мяч прилипал к медленным, зато ласковым к нему ногам ветеранов, не хотел с ними расставаться и, казалось, сам, без их помощи, хитроумно пускался в дриблинг и обмишуливал винзаводских молодцов, разъяренных от недоумения, почему их обводят эти пенсионеры.

Удивительно было и то, что годы изменили только лица, осанку и вес ветеранов, но игровой почерк остался спасенным, и поэтому на битком набитых трибунах районных городков многие немолодые молдаване болели за гостей-«старичков» больше, чем за своих, молодых, и плакали радостными слезами узнавания собственной юности, когда Костя Крижевский снова делал свои знаменитые «ножницы» в воздухе, когда неутомимый Валя Бубукин, взмокший, как в незабвенные «локомотивские» времена его тандема с Антоневичем, прыгал не выше, но умнее молодых винзаводцев, притягивая мяч, как магнитом, биллиардно блистающей лысиной, когда обожатель Пастернака и Гумилева и страстный картежник Сережа Сальников, еще в 1944-м в финале Кубка вкрутивший мяч с корнера в ворота «сухим листом» по-маццоловски и до самого Маццолы, через столько лет в Молдавии снова элегантно повторил этот трюк, когда по-прежнему неотразимый золотозубый красавец Леха Парамонов с обожаемой в прошлом его поклонницами крупной темной родинкой на щеке, из которой все также завораживающе торчали три холеных волоска пружинками – когда-то пшеничные, а теперь серебристые, – приняли мяч грудью так, будто у него между ребрами было специальное созданное углубление для мяча, и мяч, зависнув на мгновение, словно стек по его телу прямо на мягко принявший его носок бутсы, когда похожий на любящего выпить, но знающего свое дело слесаря, защитник дядя Коля Сенюков, в свое время гениально не дававший гениально сыграть стольким знаменитым форвардам, сейчас, будучи уже прадедушкой, неотвязно прилипал к пылким молдаванам, как смоляное чучело, когда автор олимпийского гола в Австралии – безвозрастно розовощекий Толя Ильин, по-прежнему неудержимо выскальзывающий из всех футбольных ловушек, как арбузное семечко из пальцев, забил гол с лёта «шведкой», хотя ему перед игрой пришлось надрезать бутсу – настолько сустав большого пальца распух от артрита, когда мяч, словно приклеился к перчаткам Тигра, рыпнувшегося в восьмерку и ударившегося хряснувшим боком так, что растревоженный камень в почке заставил его бросаться на стены от боли всю ночь после победы…»