Читать книгу - "Герои русского парусного флота - Владимир Шигин"

Расправившись с фрегатами, «Париж» сосредоточил внимание на батарее № 5, после чего судьба её была также предрешена.

Из воспоминаний очевидца: «…Картина была восхитительная. Посредине рейда, как громадные кресты над могилами, торчали мачты потопленного фрегата с реями поперёк. На отмели горел турецкий пароход. Город пылал в нескольких местах… Русские корабли в дыму, как в облаках, извергали смерть и огонь. Турки не могли более бороться, они начали садиться на гребные суда, спасаясь на берег; другие, расклёпывая цепи, бросались на отмели и оттуда спасались вплавь. В 4-м часу всё было кончено; только два фрегата, свалившись с мели… продолжали бой; наконец, и их турки начали оставлять, лишь несколько фанатиков отстреливались из трёх орудий… Фёдор Михайлович Новосильский рассердился. „Париж“ дал залп, и Синопский бой отошёл в историю».

К исходу первого часа произошёл перелом в сражении, и боевая линия турецкой эскадры была окончательно расстроена. Фрегаты «Ауни-Аллах», «Несими-Зефер», «Дамиад», «Каиди-Зефер» выбросились на берег. От «Навек-Бахри» и корвета «Гюли-Сефид» остались к этому времени лишь плавающие обломки. «Посредине рейда, как громадные кресты над могилами, торчат мачты потопленного фрегата с реями поперёк», — писал очевидец.

Крепко досталось и другим судам, над которыми поднимался дым пожаров. Однако турки продолжали оказывать сопротивление. Начальники, подбадривая матросов, кричали им о помощи из Босфора, которая вот-вот должна подойти. Некоторое время это позволяло удерживать турок у своих пушек. Против наших кораблей вели огонь к этому времени фрегаты «Фазли-Аллах», «Низамие», корветы «Фейзи-Меабуд», «Неджми-Фешан», пароходы «Таиф», «Эрекли» и береговые батареи № 3, 5 и 6.

Тем временем на горящем «Ауни-Аллахе» происходили события поистине драматические. Ещё в начале боя Осман-паша получил тяжёлое ранение ноги. Несмотря на это, он до последней минуты поединка «Ауни-Аллаха» с «Императрицей Марией» оставался наверху и командовал фрегатом. Когда же «Ауни-Аллах» приткнулся к отмели, Осман-паша пытался было навести на судне хоть какой-то порядок, перенести флаг на какое-нибудь дерущееся судно. Но не тут-то было! Команда вышла из повиновения. Вчера ещё робкие матросы-галионджи, которые дрожали при одном взгляде на своего адмирала, теперь с явным удовольствием плевались ему в лицо. Когда же Осман-паша пригрозил им расправой и гневом султана, они и вовсе разъярились. Раненного Осман-пашу пинали ногами, харкали ему в лицо. Затем сорвали с его плеч дорогую шубу, которой некогда флотоводца одарил сам султан, затем стянули шёлковые шальвары, сорвали с пальцев золотые перстни, забрали ключ от каюты, которую туг же и разграбили. На прощанье матросы попинали своего командующего ногами, а затем и вовсе выкинули за борт. Напрасно взывал Осман-паша к их милости и состраданию. Никто не обращал на него уже никакого внимания. Кое-как Осман-паша доплыл до остова флагманского судна, обхватил плававшую у борта мачту и, шепча молитвы, бессильно взирал, как один за другим взрываются его суда. Эскадры его больше не существовало, а сам он, избитый и ограбленный собственными матросами, был предоставлен теперь самому себе.

Мимо Осман-паши проплывали обезглавленные и растерзанные трупы. Бухта пылала и чадила.

— О Аллах, забери меня к себе в райские кущи! Я исполнил свой долг до конца! Вина же моя в том, что я не был сегодня счастлив! Даруй же мне быструю смерть, как избавление от позора! — шептал старый моряк.

Но судьба в тот день отказала ему даже в этой малости…

* * *

А на Синопский рейд уже входили пароходы вице-адмирала Корнилова. Его флаг развевался на мате «Одессы». На подходящих к эскадре пароходах офицеры и матросы кричали «ура!». «Одесса» сбавила ход подле «Императрицы Марии». Корнилов, вооружившись рупором, беспокойно спрашивал у всех: «Здоров ли адмирал?» Выехавший на катере навстречу Корнилову командир «Константина» Ергомышев первый порадовал его:

— Слава богу, Павел Степанович жив!

Подле «Императрицы Марии» «Одесса» сбавила ход. Со шканцев линейного корабля начальнику штаба махал рукой Нахимов. Увидев наконец-то друга, Корнилов перебрался на «Марию» и сразу бросился обнимать Нахимова.

— Поздравляю вас, Павел Степанович, с победою, которою вы оказали большую услугу России и прославили своё имя в Европе!

Из воспоминаний Корнилова: «Мы могли наблюдать, как турецкие фрегаты один за другим взлетали на воздух. Ужасно было видеть, как находившиеся на них люди метались на горевших палубах, не решаясь, вероятно, кинуться в воду. Некоторые же сидели неподвижно, ожидая смерти с покорностью фатализма. Подойдя к нашему флагману „Марии“, мы переправились на сей корабль…»

Увидев Нахимова, Корнилов кричал ему издали:

— Браво, Павел Степаныч!

И махал приветственно фуражкой.

Лейтенант Барятинской, свидетель встречи Корнилова с Нахимовым, вспоминал: «Мы проходим совсем близко вдоль всей линии наших кораблей, и Корнилов поздравляет командиров и команды, которые отвечают восторженными криками „ура!“, офицеры же машут фуражками. Подойдя к кораблю „Мария“, мы садимся на катер нашего парохода и отправляемся на корабль, чтобы его (Нахимова) поздравить. Корабль весь пробит ядрами, ванты почти все перебиты, и при довольно сильной зыби мачты так раскачивались, что угрожали падением. Мы поднимаемся на корабль, и оба адмирала кидаются в объятия друг другу, мы все тоже поздравляем Нахимова. Он был великолепен, фуражка на затылке, лицо обагрено кровью, новые эполеты, нос — всё красно от крови, матросы и офицеры, большинство которых мои знакомые, все черны от порохового дыма…»

— Поздравляю вас, Павел Степанович, с победой! — обнял Корнилов пропахшего порохом и гарью Нахимова. — Вы оказали большую услугу Россия и прославили своё имя в Европе!

— Да ведь я тут при чём же? — вполне искренне удивлялся Нахимов. — Ведь это всё команды сделали, а я только стоял на юте и смотрел-с!

— Команды? А команды кто так обучил — не вы ли?

— Нет-с, — покачал головой скромный Нахимов. — Это всё дело рук Михаил Петровича Лазарева.

— Ах, скромник! Ах, какой вы скромник, Павел Степаныч! — тряс ему руку восторженный Корнилов. — Ну уж, так ли, иначе ли, а победа славная! Гораздо выше Чесмы победа! Что Чесма? Выше Наварина!

Вместе с Корниловым на борт флагмана поднялся и Бутаков, исполнявший должность его флаг-офицера. Узнав об обстоятельствах победного боя «Владимира» с «Перваз-Бахри», Нахимов так растрогался, что тут же сняв собственный, полученный ещё за Наварин Георгиевский крест, одел его на сюртук капитан-лейтенанта.

— Ты уже для меня Георгиевский кавалер, а пока не пришлют твой из Петербурга, носи мой! — сказал он, расцеловав при всех храбреца.

Что касается фрегатов, то, получив сигнал Корнилова о соединении с эскадрой, «Кагул» и «Кулевчи» легли на курс зюйд-вест. В 14 часов 37 минут «Кулевчи» подошёл к эскадре и лёг в дрейф. Спустя десять минут по сигналу Нахимова «Оказать помощь поврежденному кораблю» капитан-лейтенант Будищев направил свой фрегат к «Трём Святителям», но заметив, что на «Императрице Марии» вот-вот может упасть перебитая мачта, встал под кормой флагмана и, помогая ему, открыл огонь по турецким фрегатам.