Читать книгу - "Та, которая свистит - Антония Сьюзен Байетт"

кораллов, о повадках сидячих существ вроде устриц, а также о вязах, о борьбе за территорию, о скученности и смертности в ее зависимости от количества потомства у трески и скворцов, мельчайших морских обитателей и улиток. Изучал гермафродитов и клонов. Вникал во все тонкости головоломных исследований поколений муравьев и тараканов, пытался разобраться с теоретическими моделями распространения, соперничества, статистических преимуществ, передачи генов и хромосом.

И он видел новые захватывающие траектории, а перед его взором пролетали стаи и проносились стада разных организмов. С математическим аппаратом он был знаком не очень близко. Чтобы сформулировать вопросы, не говоря уже о том, чтобы ответить на них или внести поправки, ему требовалась помощь. И он стал подстерегать Джона Оттокара, выпрашивая у него дополнительное время для работы на большом компьютере, приглашал вместе выпить: ведь ему нужна помощь в том, чтобы обратить вопросы о причинах жизни, смерти, размножения и бессмертия в изящные уравнения и хорошо выверенные цифры. Он забрасывал терпеливого – и обычно неразговорчивого – Джона множеством вопросов, которые все равно уже было не вместить в один доклад на конференции «Тело и мысль».

Работая с компьютером, он время от времени встречал Жаклин, также несущую пачки перфокарт и кипы распечаток. Воздух между ними все еще был морозно-колким. Он спросил, как продвигается работа. На мгновение она просияла. Да, сказала она, да, уже есть результаты. Походка у нее стала пружинящей. Еще месяц назад такая хлопотливая самодостаточность его бы ранила. Теперь же он быстро вернулся к коловраткам и крылатым семенам.

Однажды вечером – было уже довольно поздно – Джон Оттокар нагрянул к нему в квартиру, принес целую груду давно обещанных результатов. Лук, уже не первую неделю увлеченно рассказывающий Джону о дарвиновских идеях об альтруизме и эгоизме, бесцеремонном самовоспроизводстве и безобидности клонированных слизней, впервые заметил, что Оттокар выглядит болезненно. Свои сияющие белокурые волосы он отрастил до плеч. Он держал их в чистоте и прятал за их завесой лицо. Лук с тревогой спросил, не перегружает ли он его, пригласил войти и налил стакан виски. Сам он смотрел по телевизору новости: протесты студентов в Лондонской школе экономики, препирательства министров из-за несанкционированных забастовок. Только Джон Оттокар взял стакан, как на экран выплыло «Зазеркалье»: камин, стеклянный ящик, Траляля и Труляля, Фредерика Поттер в коралловых и белых шелках. Лук вспомнил, что Оттокар был прежде – или все еще – как-то связан с Фредерикой. Однажды он назвал ее «своей барышней», и Люк тогда подумал, насколько такое обозначение не подходит этой угловатой особе. Он решил не переключать канал. Джон Оттокар, вытянув ноги, устроился в кресле и бесстрастно уставился в экран. Смотрел, как показалось Луку, набычившись.

В тот вечер гостями Фредерики были Рой Стронг[82], а также Люсинда Дикки, фотожурналистка, на которой был джемпер в деловом стиле и очки в темной оправе. Предмет передачи – миниатюрный портрет неизвестной дамы елизаветинских времен. Ее прекрасное лицо, мягкие золотые локоны, изумительно сверкающие жемчужное ожерелье и кольца в ушах, поверх синего бархата, на фоне вечнозеленых листьев, ненадолго заполнили экран. Персоной, разумеется, была Елизавета I, королева-девственница, а темой – объявила Фредерика – «Сходство и воспроизводство». Придумал Уилки – как всегда, что-то мудреное.

Все трое бойко рассуждали о портретах Елизаветы, сравнивая их с иконами, отметили тот факт, что большинство из них были копиями с копий, и речь даже не шла о том, чтобы точно отобразить внешность королевы. Говорили о мане, особой магической энергии ее портретов, которые, как ликующе отметил Рой Стронг, и становились объектами почитания, и использовались в колдовстве – вдруг получится заколоть до смерти булавками и иголками. Фотожурналистка, как и следовало ожидать, переключилась на тему отказа представителей некоторых культур быть «запечатленными» на снимках и фотографиях в силу их веры, что каждая репродукция, каждая копия забирает жизнь из подлинника, истончает его. Фредерика согласилась: есть что-то на удивление тревожное в свободном распространении собственного образа по миру. Сравнивали с иконой также и бесконечно тиражируемый лик Че Гевары, который висел в студенческих общежитиях, ночлежках всех видов, партизанских палатках.

Фредерика попыталась по заданию Уилки завязать разговор о разных словах. Подобие. Сходство. Воспроизведение. Репродукция. У каждого из нас свое лицо, начала она, и все же мы порождены бесконечной репродукцией генов наших предков, так что есть у нас и, так сказать, лицо семейное. Внимание Лука привлекла эта, возможно не очень осознанная, уловка – просто потому, что она дополняла мозаику его собственных мыслей о клонах и диплоидных зиготах. Рой Стронг говорил о семейном сходстве между Елизаветой и ее братом из Тюдоров. Люсинда Дикки вспомнила Энди Уорхола, мастера, который возвел повторения образа в жанр; Мэрилин Монро, Элизабет Тейлор. И Мэрилин замелькала на экране в серебристых, зеленых и оранжевых тонах, виноградно-пурпурных и кричаще-розовых. Рой Стронг заметил, что выбрал для передачи эту миниатюру, потому что это изображение отдельной личности, с собственной историей и отношением к миру, которые нам, увы, неведомы; и все же она здесь, и – даром что стиль художника придавал всем моделям некое сходство – она неповторима. Фредерика буквально воскликнула: каждый день в метро она разглядывает лица всех пассажиров и все они уникальны, неповторимы. Из ее уст это прозвучало чересчур слащаво. Однако Лук почувствовал в ней единомышленницу: это же его тема. Если бы человек размножался не половым образом, то люди в подземке все были бы одинаковые, как черные слизни Arion ater.

– Тьфу ты. Как она может там сидеть между этими двумя и разводить турусы на колесах? – буркнул Джон.

Лук было подумал, что это он про Роя Стронга и Люсинду Дикки, и не мог понять, чем они ему вдруг не угодили. Неужели он настолько ею одурманен, что ко всем ревнует? И только потом он понял, что под «этими двумя» имелись в виду вырезанные из картона кэрролловские Траляля и Труляля, действительно стоящие с обеих сторон от Фредерики. В университетском городке он иногда видел Пола-Зага. Со временем волосы близнецов стали совсем одинаковые. Однажды, когда вечерело, Лук даже принял Пола за Джона и заметил, как пустой взгляд сменился хитрой ухмылкой – дескать, обознался. Люсинда Дикки выдвинула теорию о том, что в будущем на стене у каждого будет движущийся портрет возлюбленного, вроде телевизионного экрана. Лук встал и заткнул ее, выключив ящик. Он хотел о чем-то спросить Джона, но не до конца понимал о чем.

– Когда Фредерика опять будет на севере?

– Не знаю. Наверное, на Пасху. И Лео возьмет. Они же