Читать книгу - "Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский"

Бедные мы!

За несколько лет до нашего балканского похода 1877 года Болгария, чтобы избавиться от слишком требовательной опеки Греческой Церкви, предпочла приять из нечистых рук турецкого султана право на самостоятельную Церковь и поставление своего иерарха. Вопрошенная о сем наша Церковь, из страха Европы, поступила, увы, как Пилат, умыла руки перед всем народом и сказала: «Неповинна я в сем грехе Болгарской Церкви – вы узрите»! И великий грех, великий соблазн в лоне нашей Церкви свершились, с безмолвного согласия России. И свершились потому, что страх Европы в нас сильнее заговорил страха Божия… Мы устыдились перед Европою быть ревностными сынами нашей Церкви. Последствия этого с нашей стороны безмолвного согласия на грех Болгарской Церкви, грех возмущения и бунта против основ церковного порядка – не замедлили сказаться страшными. С одной стороны, сама Россия была попущена Промыслом войти в эпоху страданий и судорог от революции, коей главнейший принцип она допустила сознательно для болгарского церковного вопроса, с другой стороны – все славянские народы охвачены были, как пожаром, двумя страстями, утратившими чистоту христианского стремления и принявшими вид человеческих похотей, похотью к свободе и похотью взаимной ненависти. Пришли годы восстания и войны. Славянский мир встрепенулся… Россия поднялась во имя воспоминаний, преданий и надежд…

Но что мы тогда увидели? Нечто опять такое страшное. С первого шага вступления нашего христолюбивого воинства на балканскую землю мы были встречены нашими братьями, во имя освобождения коих пришли, без намека на духовную связь, без слова о единой нашей матери Церкви, без малейшего следа духовной радости… Мы были приняты как разнощики всяких земных благ, начиная с политической свободы и кончая нашими золотыми и серебряными рублями… О, я помню это ужасное ощущение. Солдата, умиравшего в снегах Балкана за Христа, обшаривал освобождаемый братушка, с мыслью найти карбованец или монету…

Мы уподобились тогда французам, избравшим в угоду революции второго бога, le dieu des armées, бога армий, чтобы успокоить тех, которые не верили в Бога миров и земли! И, победив во имя Бога войны, мы постигли Бога вселенной, Бога нашего солдата и нашего народа – только тогда, когда Он нам явился в нашем унижении и поверг нас, победителей, к ногам того самого повелителя неверных, из рук которого с нашего безмолвного согласия, девять лет раньше, Болгария, нами освобожденная, приняла благословение на автокефальную христианскую Церковь…

Но и в унижении мы не устрашились и не познали Бога. Не успела остыть кровь наших солдат на полях Болгарии, как мы принялись работать для ее политического счастья и строить государственное здание. Казалось бы, наступила тогда минута опомниться и, сознав свой грех прошлого, начать постройку с твердой почвы, то есть с примирения Болгарской Церкви с Православною Вселенскою путем усилий, любви и власти; но нет, снова Европы ради, мы устыдились коснуться вопроса Церкви и поспешили приступить к выполнению политических задач. Тут затемнение Божьим Промыслом полного разума явилось еще страшнее, еще поразительнее. Дитяти-народу, не имевшему первых понятий о политической жизни и нуждавшемуся в самой прямой и в самой первобытной форме государственного строя и в правительстве, ближе всего подходящем к форме отца семьи и начальника рода, – этому народу мы даем князя при конституции, и не только при конституции строгой, но при конституции самой широкой, самой демократической, или, вернее, самой распущенной, с одним народным собранием, и таким поразительным образом снова, и вторично, явились деятелями во имя революции! Первый раз – был принцип революции, допущенный в область Церкви. Второй раз, как последовательное последствие первого шага, был принцип революции, вдруг, сознательно введенный как основа политической жизни болгарского народа, освобожденного самодержавною и православною Россиею.

Тогда пошла на глазах всего мира изумительная работа созидания в разрушение. Пренебрегши Церковью еще раз, как краем угла, мы видим, как выбор князя для Болгарии падает, из страха Европы, на какого-то дурно воспитанного мальчишку, мнимо протестантского исповедания, но на самом деле ни во что не верующего и со всеми отличительными чертами существа, из которого, смотря по обстоятельствам, слагается или авантюрист, или ловкий жонглер, но в обоих случаях беспринципный… Этому существу вручают судьбу целого народа, стоившего России миллионы жизней и миллиарды денег, и, для вящего усиления зрелища дел, оставленных Богом, дают ему на придачу собрание, составленное из людей, только успевших одно восприять в области культуры и цивилизации: отвергнуть Бога и христианскую нравственность… Наступает минута, когда этот беспринципный ребенок постигает, что такая конституция есть насмешка над здравым смыслом: он ее ломает детскими руками, и дребезги сломанной игрушки в руках мальчика-князя, удивленного ее непрочностью и ломкостью, – громче всяких слов свидетельствуют о нелепости и тленности ее содержания… Но что же мы видим? Мы, опять мы, опять самодержавная и православная Россия, посылаем туда каких-то генералов восстановить конституцию и снова зажигать борьбу страстей, похотей и политических партий… Третий раз мы являемся в Болгарии носителями принципа революции, и восстановляем конституцию… Таким образом, в самый короткий промежуток времени, рядом действий во имя ужасного и разрушительного принципа революции, мы насаждаем в Болгарии понятие, что революция есть лучший путь дальнейшего развития Болгарского государства; а чтобы в этом не могло быть сомнения, мы оставляем Церковь в Болгарии на произвол ее судьбы и бессилия, отдавая ее на поругание атеистам-политиканам, а сами по какому-то непостижимому случаю посылаем в Болгарию людей, для которых вопрос о православной вере, о Боге, о Церкви не только последняя вещь, но вещь даже вовсе не существующая…

И что же свершается?..

Революция, привитая нами в Болгарии необыкновенно быстро, и благодаря первобытной почве народной жизни в Болгарии, очень успешно ведет свое дело, и в один день совершается как ни в чем не бывало знаменитый переворот, вследствие которого князь Болгарский, опираясь на Каравелова и на недоразумения в войсках, становится князем соединенных им в одну ночь обеих Болгарий… Но при какой обстановке?.. Это-то зрелище и знаменательное… Северные болгары присоединяют к себе южную в ту минуту, когда князь ее, поставленный в князья в расчете на его послушание относительно России, открыто объявляет себя ослушником Русского Престола, обманом и просто мошенничеством вводит все войско и русских офицеров в заговорщики против Русского государства; Церкви велит молчать под угрозою ее вовсе уничтожить, и при полном безверии, объявленном обязательным для печати и для школы… Успех этого громкого и дерзкого подвига революции был полный…

Все расчеты человеческой выгоды оправдались до единого… Русские офицеры, последняя родня и духовная связь с болгарским народом, в лице его доброго, храброго и кроткого солдата, отзываются… Каравеловы с князем Болгарским – их заложником и рабом – остаются владыками обеих Болгарий, и грубый деспотизм сволочи без веры и без принципов водворяется в Болгарии, в виде порядка и строя, раньше чем успевает истечь десятилетие после первой битвы за свободу Болгарии…