Читать книгу - "Анна Иоанновна - Николай Павленко"

Временщика погубила не только дурная слава, но и свара внутри немецкого лагеря, где соперничали за власть каждый против всех и все против каждого. Мы уже писали, что триумвират Бирон — Миних — Остерман был бы неприступен, если бы его не раздирало соперничество: Остерман люто ненавидел Миниха, карьере которого он поначалу покровительствовал и находился с ним в приятельских отношениях. Миних считал себя неудовлетворенным Бироном, в назначение регентом которого он внес весомый вклад; в свою очередь Бирон с подозрительностью относился к Миниху, ибо считал опасной для себя авантюристическую натуру фельдмаршала.

Самой беспокойной фигурой в триумвирате считали Миниха — человека беспредельного честолюбия, готового ради достижения власти на решительные и рискованные действия. Даже сторонний наблюдатель француз Шетарди считал Миниха единственным в стране человеком, способным свергнуть Бирона. «Я усматриваю, — делился в депеше своими мыслями французский дипломат 20 ноября 1740 года, — что лишь один граф Миних в состоянии произвести переворот; он заклятый враг Остермана, его любит войско, у него не было повода хвалиться милостями покойного императора и если он поднимет знамя восстания против герцога Курляндского, то в состоянии будет произвести по крайней мере сильное волнение в русской земле».

Шетарди ошибался, когда писал о любви армии к Миниху, не был он осведомлен и о «милостях покойного императора», но был абсолютно прав в оценке нравственного облика фельдмаршала — тому ничего не стоило из союзника регента превратиться в его противника. Подобная метаморфоза была допустима, ибо Миних, мечтавший в благодарность за содействие Бирону получить чин генералиссимуса, не извлек для себя никаких выгод и утешился тем, что переметнулся на сторону Анны Леопольдовны.

Перемена ориентации совершилась с фантастической скоростью. 19 октября был обнародован указ о назначении Бирона регентом, а 7 ноября Миних во время аудиенции у Анны Леопольдовны внимал жалобам рыдавшей принцессы: «Граф Миних! Вы видите, как обращается со мною регент. Мне многие надежные люди говорят, что он намерен меня выслать за границу». Миних обнадежил принцессу — он согласился с нею, что она «действительно не может ничего ожидать от регента, что однако ей не следует падать духом и что если она положится на него, то она скоро освободится от тиранства герцога Курляндского». Принцесса приняла не колеблясь его предложение^[321].

Фельдмаршал продолжал угождать Бирону, усыпляя его бдительность. Не в правилах Миниха было откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, — он решил отнять у Бирона регентство в тот же день. Любопытная деталь поведения коварного фельдмаршала в день, предшествовавший перевороту: он обедал у регента, после обеда получил приглашение явиться к нему вечером. Бирон, как бы предчувствуя недоброе, был задумчив и рассеян и во время прощания в 11 часов вечера задал Миниху вопрос, вызвавший у того подозрение, не догадался ли Бирон о намерении совершить переворот. Регент спросил собеседника, «не предпринимал ли он во время походов каких-нибудь важных решений ночью». Миних оторопел, но собрался с духом и ответил, «что его правилом было пользоваться всеми обстоятельствами, когда они окажутся благоприятными».

Переворот, произошедший в ночь на 8 ноября, не имел аналогов и отличался необычайной легкостью: ему не предшествовали тайные совещания заговорщиков, разработка плана действий, распределение обязанностей и т. д. Фельдмаршал Миних не счел нужным поделиться своим замыслом даже с собственным сыном, камергером Анны Леопольдовны, а последняя не посчитала надобным сообщить о надвигавшихся событиях собственному супругу. Вот свидетельство Миниха-младшего: «В сие самое время (в ночь на 8 ноября. — Н. П.) лежал я, не ведая ничего, в передней комнате у малолетнего императора, будучи тогда дежурным камергером, в приятнейшем сне, почему немало ужаснулся, когда вдруг, пробудясь, увидел принцессу, на моей постели сидящую. Я спросил о причине, она трепещущим голосом ответила: „Мой любезный Миних, знаешь ли ты, что твой отец предпринял? Он пошел арестовать регента“. К этому присовокупила еще: „Дай Боже, чтобы сие благополучно удалось!“

И я того же желаю, сказал я, и просил, чтобы она не пугалась, представляя, что отец мой не преминул надежные на то принять меры.

Потом принцесса с фрейлиной Менгден, которая одна при ней находилась, пошла в спальню малолетнего императора, а я скорее выскочил из постели и оделся. Немного спустя пришел и принц»^[322].

Вернемся к эпицентру событий и его главному действующему лицу — Миниху. Фельдмаршала крайне озадачил вопрос, заданный ему Бироном, — преследовала мысль, что он догадывается о замысле его, Миниха, и поэтому он решил нанести удар в эту же ночь. Принятию решения способствовало еще одно обстоятельство — караул, охранявший Бирона в Летнем дворце, несли солдаты и офицеры Преображенского полка, командиром которого он состоял.

В два часа ночи карета с Минихом и его адъютантом Манштейном прикатила к Зимнему дворцу, где проживали принцесса и принц с сыном, и после короткого разговора с разбуженной принцессой Миних с адъютантом двинулся во главе отряда, состоявшего из караула, охранявшего покои императора, к Летнему дворцу. Караул дворца без сопротивления присоединился к отряду Миниха.

Когда Манштейн «очутился перед дверью, запертой на ключ», он обнаружил, что она хотя и была запертой, но слуги забыли задвинуть ее верхней и нижней задвижками. Поэтому он без труда вошел в спальню и обнаружил чету в состоянии глубокого сна. Разбуженные Манштейном герцог и супруга подняли крик, герцог пытался оказать сопротивление подполковнику, «сыпал удары кулаком» подоспевшим на помощь солдатам, но прекратил борьбу после полученных ударов прикладом. Голого регента со связанным шарфом руками и кляпом во рту снесли в карету фельдмаршала, накинули шинель, посадили рядом с ним офицера и отвезли в Зимний дворец.

В ту же ночь тот же Манштейн арестовал младшего брата Эрнста Бирона — Густава, а другой адъютант Миниха взял под стражу любимого герцогом Бестужева-Рюмина, как мы помним, активно участвовавшего в назначении его регентом. Сколь неожиданным был арест Бестужева, явствует из вопроса, заданного им арестовывавшему его офицеру: «Что за причина немилости регента?»

Английский посол Финч подтвердил совершеннейшую неосведомленность вельмож о событиях в Летнем дворце. «Здесь никто 8 ноября, ложась в постель, не подозревал, что узнает при пробуждении». Даже кабинет-министр Черкасский 9 ноября, то есть в день, когда Бирон уже содержался в каземате Шлиссельбургской крепости под крепким караулом, предпринимал попытку пробиться в его апартаменты, добиваясь аудиенции. Не имел понятия о случившемся и всезнающий Остерман. Вице-канцлер, по своему обыкновению, сказался больным и решил не поздравлять Анну Леопольдовну до тех пор, пока не убедится, что судьба Бирона решена окончательно и бесповоротно. «Остерман при первом известии от великой княгини почувствовал такие колики, что извинился в невозможности явиться к ней и прибыл ко двору только, когда за ним прислали вторично с известием об аресте Эрнста Бирона».