Читать книгу - "Как убивали СССР. Кто стал миллиардером. Роковые 90-е, разрушение Советского Союза, рождение олигархии - Андрей Савельев"

Поставив столь общий вопрос, мы порождаем целую цепочку проблем, связанных между собой. Отбрасывая многочисленные боковые ответвления в лабиринте возможностей, можно сформулировать главную идею, соответствующую пониманию российского традиционализма. Эта идея состоит в том, что будущее России может быть связано только с восстановлением прерванной истории русской цивилизации. Прерванной в феврале 1917 года и породившей непрекращающуюся цепочку самоотрицаний и утрат, невосполнимых потерь и варварского расточения жизнетворческого потенциала нации.

Предательство, обморочно охватившее все российское общество с 1917 года, не осуждено и не преодолено в народном сознании. Но предательство это не отпускает, не дает забыть себя. Оно заставляет воспроизводить себя раз за разом. Оно воспроизведено разрушением ипатьевского дома, в котором был расстрелян последний император, и мистической связью этого акта с первым всенародно избранным президентом России. Оно неявно повторено в нарочито публичном заявлении Патриарха Алексия II о том, что при Ельцине происходит второе крещение Руси. Церковь становится инструментом, обслугой олигархии? Скорее всего, здесь сказывается та психологическая закономерность, согласно которой предатель больше всего ненавидит преданного – свидетеля его низости. Если под прессом КПСС можно было делать вид, что материальных предпосылок для покаяния (следовательно, и для действий по преодолению исторического грехопадения) возникнуть не может, то при «демократах» пришлось определяться. Патриархия, порожденная волей Сталина в 1943 году, предпочла любить власть, считая ее «от Бога». При этом, с течением времени, отречься от идеала монархии (вслед за «синодалами» февраля 1917 года), и от Соборной клятвы 1613 года, и даже от доктрины «Москва – Третий Рим»!

Точкой отсчета в новейшей истории стал либеральный, а потом и люмпенский переворот 1917 года, неизбежным следствием которого было выкорчевывание не только царской фамилии, но и всего духовного строя русской жизни. С этого момента бытие России пошло вкривь и вкось. Моральное уродство всенародного предательства собственной истории, предательство Отечества влекло за собой уродство общественного бытия, уродство воспитания и образования. В результате новый советский тип человека обрушил государственность, в которой сам же и вырос. При этом народ не безмолвствовал, как в былые времена. Он аплодировал очередной живодерне. Потому и нищета его не вызывает сочувствия, свойственного хирургам перед операцией, – одно лишь публицистическое лицемерие самозваных знахарей.

В условиях предательства власть утратила божественную санкцию и стала строиться в публичном проявлении по воле холопьего произвола, а в закулисном – по воле олигархических групп. Начиная с февраля 1917 года до сегодняшнего момента, формирование власти происходит без учета как предшествующей, так и будущей истории. Именно поэтому система власти остается антирусской, антиисторичной, принципиально неэффективной. Именно поэтому мы от мнимого величия в нищете оказываемся без всякого величия и снова в нищете. Именно поэтому власть в Российской Федерации, как и ранее в СССР, – не что иное, как способ разрушения общества, способ убийства истории и культуры народа.

Коммунистическая номенклатура не пожелала поступиться хотя бы частью своих имущественных привилегий и властных полномочий. Тем самым она толкнула Россию в пропасть глобального кризиса и невиданных бедствий, сравнимых с бедствиями войны. И сама по ходу дела превратилась в новую бюрократию, находящуюся на содержании олигархии. Ожидать ответственной политики от посткоммунистической либеральной бюрократии, разбавленной услужливой «творческой интеллигенцией», не приходится. Она, если ей не помешать, докушает общественный пирог до конца. Вероятно, только наследники ненасытных грабителей задумаются над тем, какое богатство досталось им в руки, и дойдут мозгами до понимания того, что богатство это существует только вместе с русским народом. Только что останется к тому времени от былого богатства?

Налицо явная деградация государственной функции поддержания культурной идентичности социума, особенно обострившаяся с приходом к власти «демократов». Вспомним, что советский режим, при всем его безбожии, как-никак заботился о культурном уровне своих граждан. Классическая русская литература выпускалась ежегодно огромными тиражами, и ее все равно не хватало, театры работали в самых захудалых городках, библиотеки, краеведческие музеи были повсюду. Добавим к этому песни, находящие отзвук в душе народа, фильмы, любимые всеми, настоящую литературу… Все это теперь оттеснено на информационные задворки.

Бесхозность народа порождает ностальгию по КПСС/ СССР, по такому понятному брежневскому «застою» с его иллюзиями медленного нарастания благополучия и обеспеченной стабильности. Эта ностальгия, тем не менее, ничуть не приближает к истине, к восстановлению исторической перспективы. Коммунистическая (как и почти всякая иная) оппозиция власти не лучше самой власти. Все эти лидеры «левых», «центристских» или прочих прикормленных олигархией партий составляют затертую колоду, которую по-хорошему надо выбросить в мусорное ведро.

Идеологическая импотенция вызвала закономерный процесс деградации политического фасада – депутатского корпуса. От самостоятельно мыслящих в рамках программы КПСС академиков в парламенте СССР мы перешли к самостоятельно мыслящим без всякой системы мэнээсам, а теперь и вовсе – к канцелярским работникам, свободным от всяких мыслей. Пока активная часть населения была озабочена своим участием в этом процессе, номенклатура решала свои закулисные проблемы.

Нелепости фасадной демократии, шабаш либеральной творческой мысли и идеологическая импотенция власти только на первый взгляд выглядят, как совершенно бессмысленное и никому не нужное разрушение. Стремительное обветшание российской демократии – следствие ее полной бесхозности. Своим архитекторам, желавшим делать историю, она опротивела даже быстрее, чем большинству граждан.

Смысл кратковременного введения и последующего разрушения демократии был в том, чтобы в сжатые сроки перераспределить собственность и права на прибавочный продукт. Власть была превращена в товар, и те, кто удачно реализовал личный бизнес-план, смогли снова купить себе власть.

В 90-е годы популярны были призывы к разного рода референдумам. Одни ратовали за роспуск Съезда российских депутатов, другие – за недоверие Президенту. И те, и другие питали надежды убедить население в своей правоте. Но населению-то было вполне понятно, что Съезд хотели бы распустить именно те, кто жаждал бесконтрольной власти, а убрать Президента, среди прочих, мечтали также и последователи потрошителей России. И те, и другие вызывали у большинства неполитизированных граждан чувство омерзения. Общее происхождение проглядывало: вчерашние партийные секретари, номенклатурные хозяйственники и теоретики «развитого социализма» спешно переквалифицировались отнюдь не в управдомы, а в сторонников радикальных реформ с гонором отцов демократии, солидными должностями и окладами.

Две силы – две фракции формально запрещенной суперпартии (либеральная и коммунистическая) – тянули каждая в свою сторону, запугивая народ карикатурами на своих оппонентов. Обрушиваясь на коммунистический большевизм, ельцинисты не замечали, что дублируют один к одному их лозунги, трансформированные на либеральный лад. Их общая характерная оговорка, демонстрирующая направление идеологических «исканий» (или заискиваний?) – приятное для олигархов утверждение: «есть лишь один путь – вперед». И эта глупость с умным видом говорилась сотни раз! А ведь утверждение о единственности исторического пути, претензия на монополию на истину – явные признаки большевизма. Верной дорогой идете, товарищи! Пока не расшибете себе лоб…