Читать книгу - "Святой Грааль. Во власти священной тайны - Ричард Барбер"

Более радикален вывод Ойгена Вайнтрауба, который в книге «Еврейский Грааль Кретьена» утверждает, что в повес-, ти есть прямые параллели с трапезой седер, совершаемой на праздник Пасхи, во время которого выносятся различные символические предметы и самый младший из присутствующих задает вопросы о назначении этих предметов. В ответах на эти вопросы раскрывается смысл и история возникновения праздника иудейской Пасхи^[331]. Здесь можно усмотреть аналогию с девой, вносящей Грааль, ибо в современной иудейской практике право задать первый вопрос при снятии со стола блюда с седером перед началом основной трапезы принадлежит самой младшей девушке, достигшей брачного возраста. Подсвечники^[332] же — знакомый атрибут еврейской ритуальной практики. Но логика появления еврейских образов в романе, где Грааль называется «некой священной вещью» с очевидными христианскими контотациями (в ней хранится одна-единственная гостия), остается необъяснимой. Куда более неожиданным выглядит попытка увидеть в Персевале еврейского Мессию и обосновать «центральное место еврейства в первоначальной истории Грааля», когда все рассуждения о еврейской генеалогии героя Грааля сводятся к тому, что он, как и Христос, — муж «из дома Давидова». Но это — явно христианская параллель, не имеющая никакого отношения к гипотетическим еврейским корням.

Еще более драматический характер носит гипотеза, выдвинутая Леоном Ольшским, для которого церемония Грааля — это отзвук таинственных церемоний еретиков, которым явно покровительствовал Филипп Фландрский, патрон Кретьена. Неосвященная гостия и светский состав участников процессии, по мнению Олынского, представляют собой рудименты тех ритуалов, которые проводились без участия священников, что являлось характерной чертой антиклерикальных движений в Нидерландах и катаров в Южной Франции. Кретьен, по его мнению, «хотел вывести на арену, прикровенно, но совершенно недвусмысленно, те религиозные аберрации, которые угрожали спокойствию и ортодоксальным взглядам придворного общества». Здесь опять возникает та же проблема: такое прочтение плохо согласуется с самим романом. Церемония Грааля изображена в позитивных тонах, а не в негативных, как того требует подобный подход. Даже если не принимать во внимание опасность интерпретации Кретьена в свете пути, по которому развивается сюжет его повести, все равно совершенно очевидно, что церемония или, лучше сказать, процессия Грааля — это своего рода испытание, ведущее Персеваля к духовному пробуждению, и пытаться превратить эту реликвию в нечто такое, что он впоследствии отверг бы, означало бы создать в тексте чрезмерное и совершенно неуместное сюжетное напряжение. Взгляды Мишеля Рокэбера, изложенные в книге «Les Cathares et le Graal» («Катары и Грааль»), выглядят более убедительно: он рассматривает произведение Кретьена как ключевой антикатаровский текст, воспевающий могущество евхаристии, отвергаемой катарами.

Джозеф Кэмпбелл в своем широкомасштабном исследовании мифологии в книге «Маски богов», отдавая должное «смелому и глубоко научному» исследованию Джесси Уэстон, пытается соотнести Грааль с как можно большим числом мифологических систем. Его лейтмотив сводится к тому, что «каждый человек — это творец и средоточие своей собственной мифологии», и это, пожалуй, лучший способ осмысления его труда. Эти взгляды, отражающие эрудицию и широту Кэмпбелла, — выражение его личного кредо; такова уж индивидуальная природа Грааля, апеллирующая к подобному образу мыслей. Вы просто обязаны поверить в правоту его методов, даже когда фигура Орфея^[333] в образе рыбака, изображенная на римском сосуде IV в., использовавшемся в ритуалах орфиков^[334], заставляет его сделать следующий комментарий: «здесь сразу же вспоминается Король-Рыбак из легенды о Граале». Сам факт того, что один образ порождает другой, достаточен, чтобы показать наличие связи между ними. Посредством длинных ассоциативных связей Кэмпбелл приходит к подчеркнуто обостренной трактовке образа.

Кэмпбелл весьма детально применяет теории К. Г. Юнга^[335]к мифологии, исходя из идеи Юнга о том, что за мифологией, а возможно — и за большей частью человеческих представлений и идеалов кроется мир архетипов. Сам Юнг считал, что Грааль — это совершенно нехристианский образ, но, по-видимому, не занимался внимательным изучением его истоков. Однако он разработал систему интерпретации символов, которая содержит немало справедливого в отношении Грааля:

«Чтобы быть действенным, символ по природе своей должен быть неопровержимым. Он должен быть наилучшим выражением превалирующего мировоззрения, непревзойденным вместилищем смысла; он также должен быть недоступным и противостоять всем попыткам критического разума взломать его; и, наконец, его форма должна быть достаточно эстетичной и настолько убедительной для наших чувств, что никакой аргумент не сможет опровергнуть его. Символ Грааля на какое-то время отвечал всем этим требованиям, и именно этим объясняется его длительная жизнеспособность…»