Читать книгу - "Путешествие вокруг света на корабле «Бигль» - Чарльз Роберт Дарвин"

Льяносы – самые плодородные и густонаселенные районы страны, потому что их огромным преимуществом является почти полное отсутствие деревьев. Выезжая из леса, мы пересекли несколько плоских лужаек, окруженных одинокими деревьями, как в английском парке; часто я с удивлением замечал, что в покрытых лесом холмистых местностях совершенно ровные места лишены деревьев. Так как моя лошадь устала, я решил остановиться в миссии Кудико, к монаху которой у меня было рекомендательное письмо. Кудико – район, занимающий промежуточное положение между лесом и льяносами. Тут много сельских домов с засеянными хлебом и картофелем клочками земли вокруг них, почти все они принадлежат индейцам.

Племена, подчиненные властям Вальдивии, – «reducidos у cristianos» [обращенные в христианство]. Дальше к северу, около Арауко и Имперьяля, индейцы еще совсем дикие и не обращены, но все они постоянно общаются с испанцами. Патер говорил нам, что индейцы-христиане не очень любят ходить к обедне, но в остальном проявляют уважение к религии. Труднее всего заставить их соблюдать обряд бракосочетания. Дикие индейцы берут столько жен, сколько могут содержать, а касик иногда даже больше десяти; войдя к нему в дом, можно узнать об их количестве по числу отдельных очагов. Каждая жена живет с касиком по очереди одну неделю, но все они ткут для него пончо и выполняют другую домашнюю работу. Быть женой касика считается честью, которой добиваются индейские женщины.

Мужчины всех этих племен носят грубые шерстяные пончо; те, что живут к югу от Вальдивии, носят короткие штаны, те же, что к северу, – юбочку вроде чилипы гаучосов. У всех у них длинные волосы повязаны ярко-красной лентой, но голова ничем не покрыта. Эти индейцы – люди рослые, крупные; у них выдающиеся скулы, и всем своим обликом они походят на ту великую американскую семью народов, к которой принадлежат; но лица их, как мне казалось, немного отличались от всех тех, какие мне приходилось до сих пор видеть у других племен.

Выражение лица у них обычно серьезное, даже строгое и изобличает сильную волю; его можно счесть либо за честное прямодушие, либо за яростную решимость. Длинные черные волосы, серьезные и резкие черты лица и темный цвет кожи напомнили мне старинные портреты Иакова I^[233]. Дорогой мы не встретили и признака той приниженной вежливости, какая повсеместна на Чилоэ. Некоторые наскоро бросали свое «мари-мари» (доброго утра), но большинство, казалось, не склонно было хоть как-нибудь приветствовать нас. Эта независимость в обращении является, вероятно, следствием тех продолжительных войн, которые они вели с испанцами, и неоднократных побед, которые они одни изо всех племен Америки при этом одерживали.

Я очень приятно провел вечер, беседуя с патером. Он был чрезвычайно любезен и гостеприимен; приехав сюда из Сантьяго, он сумел окружить себя здесь кое-каким комфортом. Получив некоторое образование, он горько жаловался на полное отсутствие общества. Какой пустой, в самом деле, должна была быть жизнь этого человека, не имевшего ни особенного религиозного рвения, ни дела, ни занятия! На следующий день, на обратном пути, мы встретили семерых индейцев очень дикого вида, среди которых были касики, только что получившие от чилийского правительства свое ежегодное небольшое жалованье за долго хранимую верность.

Эти красивые люди ехали друг за другом с самыми угрюмыми лицами. Старый касик, возглавлявший группу, был, кажется, пьян сильнее остальных, потому что вид у него был в одно и то же время важный и очень раздраженный. Незадолго до того к нам присоединились два индейца, ехавшие из одной отдаленной миссии в Вальдивию по поводу какой-то тяжбы. Один из них был добродушный старик, но своим морщинистым безбородым лицом он был похож с виду скорее на старуху, чем на мужчину. Я часто угощал обоих сигарами, и хотя они все время охотно и даже, пожалуй, с удовольствием принимали их, но не удостаивали поблагодарить меня.

На Чилоэ индеец снял бы шляпу и произнес: «Dios le page!» [Да воздаст вам Бог!]. Поездка была очень утомительна как из-за плохих дорог, так и из-за многочисленных валявшихся на пути больших деревьев; приходилось либо перепрыгивать через них, либо объезжать их, делая при этом каждый раз большой крюк. Ночевали мы на дороге и на следующее утро уже были в Вальдивии, откуда я отправился на корабль.

Через несколько дней я с группой офицеров пересек залив и высадился около форта, называемого Ньебла. Сооружения были совершенно разрушены, и лафеты полностью сгнили. М-р Уикем заметил командовавшему фортом офицеру, что от одного выстрела лафеты все разлетятся в куски. Бедняга, стараясь поддержать престиж своей крепости, серьезно возразил: «Нет, я убежден, сэр, что они выдержат и два!» Испанцы предполагали, должно быть, сделать этот пункт неприступным. Теперь посредине двора расположена целая гора цемента, способная поспорить твердостью с камнем, на котором она лежит. Цемент привезли из Чили, и он стоил 7000 долларов. Вспыхнувшая революция помешала его использовать, и теперь он остается здесь памятником павшего величия Испании?^[234]

Я хотел пройти к одному дому, расположенному мили за полторы, но мой проводник заявил, что пробраться напрямик через лес совершенно невозможно. Он предложил, впрочем, повести меня кратчайшим путем по затерянным коровьим тропинкам, и все-таки дорога отняла у нас не менее трех часов! Человек этот занимается охотой за бродячими коровами; но как ни хорошо должны быть знакомы ему эти леса, а недавно и он заблудился и два дня ничего не ел. Эти факты дают ясное понятие о трудности освоения лесов в здешних краях. Я часто задавал себе вопрос: как долго сохраняется хоть какой-нибудь след от упавшего дерева? Проводник показал мне одно дерево, срубленное беглыми роялистами 14 лет назад; исходя из этого, я полагаю, что ствол в 1 1/2 фута диаметром за 30 лет обратился бы в груду трухи.

20 февраля. Этот день будет отмечен в летописях Вальдивии как день самого сильного землетрясения, какое только приходилось пережить местным старожилам. Я случайно находился около берега и, лежа в лесу, отдыхал. Землетрясение произошло внезапно и длилось две минуты, но время это казалось гораздо более долгим. Колебание почвы было весьма ощутительным. Мне и моему спутнику казалось, что колебания шли прямо с востока, тогда как другие считали, что они приходили с юго-запада; это показывает, как трудно иногда бывает почувствовать направление вибраций. Устоять прямо на ногах было нетрудно, но движение почвы вызвало у меня чуть ли не головокружение; это было несколько похоже на покачивание судна при легкой боковой зыби или, скорее, на то, что ощущает человек, скользя по тонкому льду, который прогибается под тяжестью его тела.

Сильное землетрясение сразу разрушает наиболее привычные наши ассоциации; земля – самый символ незыблемости – движется у нас под ногами подобно тонкой корке на жидкости, и этот миг порождает в нашем сознании какое-то необычное ощущение неуверенности, которого не могли бы вызвать целые часы размышлений. В лесу, где ветерок шевелил деревья, я ощущал только дрожание почвы, но не видел никаких иных проявлений землетрясения. Капитан Фицрой и некоторые офицеры находились во время толчка в городе, и там картина была куда поразительнее: хотя дома, будучи выстроены из дерева, не падали, но они страшно тряслись и доски одновременно скрипели и трещали. Люди в величайшем смятении ринулись на улицу.