Читать книгу - "Искушение фараона - Паулина Гейдж"

– Табуба, эту сережку Гори нашел в гробнице, в подземном ходе, ведущем из подземелья наружу! Я узнала бы ее из тысячи! – воскликнула девушка. Зажав сережку в кулаке, она повернулась к Табубе. – Почему она здесь? О, скажи мне скорее, что Гори не осквернил гробницу той женщины, что он не отдал ее сережку тебе!

– Успокойся, царевна! – с улыбкой проговорила Табуба. – Разумеется, твой брат никогда не пошел бы на такое кощунство. Он для этого слишком честен.

– Но он влюблен в тебя! – выпалила Шеритра. – Вполне возможно, рассудительность оставила его. Иногда любовь заставляет нас совершать странные поступки… – Голос ее оборвался, и впервые за много дней лицо девушки вспыхнуло румянцем. – Я знаю, что ты выходишь замуж за моего отца, – тихим голосом закончила она. – Прости мою прямоту, Табуба.

– Прощаю тебя, милая Шеритра, – весело проговорила Табуба. – Мне известно, что Гори потерял голову. Я была с ним добра, не тревожься, у него это увлечение пройдет. А что до сережки… – Она протянула руку и ловко выхватила украшение у Шеритры. – Гори показал мне свою находку, и я, как большая поклонница бирюзы, не могла не заказать себе такую же. Едва Гори ушел, я сделала набросок, и вот мой любимый мастер изготовил для меня пару точно таких же сережек.

– Вот как? – Шеритру охватило смущение. – И где же пара?

Табуба вздохнула:

– Я ее потеряла. Застежка оказалась не очень надежной, но мне не хотелось ждать, пока мастер закрепит ее как следует. Мне так не терпелось надеть свое новое украшение. Я все никак не решалась расстаться с этой сережкой, и вот она сама распрощалась со мной. Слуги обыскали весь дом, все перевернули вверх дном, осмотрели даже лодку и ялик, но, должно быть, я обронила ее где-то в городе. Когда-нибудь закажу себе вторую такую же. – И она небрежно бросила сережку в шкатулку. – Не желает ли царевна вина со специями? Что-нибудь перекусить?

Объяснения Табубы представлялись вполне разумными, и все же интуиция подсказывала Шеритре, что в ее рассказе мало правды. Да, были времена, когда Гори и в мыслях своих не допустил бы, что можно взять драгоценность из могилы, осквернив тем самым чье-то последнее пристанище, но тогда он был еще свободным, открытым и честным юношей. А нынешний Гори, угрюмый и раздражительный, снедаемый безответной любовью, – способен ли он совершить такое святотатство? Шеритра полагала, что вполне. К тому же, чтобы изготовить столь искусное ювелирное украшение, требуется время, и немалое, а эта вещица, которую она только что держала в руках, вовсе не выглядела новой. Золотая оправа вся в мелких царапинках, зазубринах. Конечно, мастера часто пускались на подобные хитрости – специально состаривали мебель или предметы искусства, но бирюза в сережке Табубы отливала молочной зеленью, свойственной лишь неподдельной древности, а потемневшее золото пронизывало множество пурпурных прожилок. Возможно также, что Табуба вставила в свою новую сережку какой-нибудь старинный камень, который долгие годы хранился в ее семье. Его обточили, придав бирюзе грушевидную форму, чтобы добиться сходства с оригиналом. Нельзя исключать и того, что опытный мастер не пожалел времени и воссоздал в своем изделии пурпурное золото миттанских ювелиров, но Шеритру не оставляла гнетущая уверенность, что ни одно из этих объяснений не имеет отношения к истинному положению дел. Гори вложил это сокровище в ладонь женщины, которая не дает ему покоя, и эта женщина приняла подарок.

И еще одна неприятная мысль не давала Шеритре покоя. Обнаруженные ею на свалке следы смертельного заклинания. Может ли быть, что оно – дело рук Табубы, решившей тем самым защитить себя от завистливого гнева умершей владелицы сережки? Но девушка была уверена, что ее находка – свидетельство не обычного заклинания, а проклятия. Эти мысли не давали ей ни минуты покоя, они преследовали Шеритру, когда та лежала без сна в постели, когда гуляла по саду или когда Бакмут покрывала ступни ее ног краской хны. Гнев древней ка усопшего невозможно предотвратить, нанося ей еще одно оскорбление. «Надо на несколько дней вернуться домой, – решила Шеритра. – Откладывать больше нельзя».

Той же ночью, лежа в объятиях Хармина, она сообщила ему о своем решении. Он потерся губами о ее щеку.

– Я отпущу тебя, но лишь с одном условием – что ты вернешься через два дня. Ты приносишь мне удачу на охоте, Солнышко, и вместе с тобой в этот дом пришло счастье.

Табуба тоже легко согласилась с решением Шеритры.

– Я вполне понимаю твое беспокойство, – сказала она с сочувствием. – Выбрани как следует своего братца за то, что совсем позабыл нас обеих, и, когда вернешься, приглашай его к обеду. Мой пламенный привет твоей восхитительной матушке.

Быстро собрав то немногое, что она решила взять с собой, Шеритра легко простилась с Хармином и его матерью. Для долгих прощаний не было повода, ведь вернуться в этот дом, который теперь она сама считала своим, девушка собиралась на следующий вечер.

Но стоило ей выйти за порог при бледном свете утреннего солнца и неспешным шагом направиться к причалу, как ее охватили некая смутная нерешительность и беспокойство. Она давно уже перестала ощущать окружающую жизнь и события реально, какими они были на самом деле. Картина странно смещалась, четкие линии расплывались, и девушка, все дальше и дальше оставляя позади низкий белый дом, затаившийся, словно в коконе, в гнетущей тишине и ничем не нарушаемом молчании, уже ни в чем не могла быть уверена. Она поднялась на борт лодки, охваченная странным чувством – словно и сама она, и окружающий мир вдруг утратили свою твердую материальную оболочку.

Бакмут не скрывала радости. Даже воины, казалось, воспрянули духом – их жесты и слова стали более живыми, непосредственным. «Все они счастливы, все, только не я, – мрачно думала Шеритра, когда лодка отчаливала от берега. – Что ж, это их счастье не продлится долго, ведь что бы ни случилось, а завтра вечером я все равно возвращаюсь сюда, и все они отправятся со мной». Бакмут мурлыкала что-то себе под нос, и ее госпожа с трудом подавила желание резко прикрикнуть на служанку. Шеритра сидела и, полная мрачной решимости, пристально смотрела прямо перед собой, туда, где перед глазами разворачивались панорамы города.

Причал отцовского дома показался ей слишком большим и каким-то незнакомым. Лодка ткнулась носом в берег, спустили сходни. На причальных шестах, воткнутых в речное дно, красовались бело-синие царские стяги. Девушке казалось, что каменные ступени, ведущие наверх, вычищенные и отдраенные до безупречной чистоты, уведут ее в неизвестную бесконечность, и она ступила на берег, затаив дыхание. На берегу ее по очереди приветствовали воины-стражники, а также кое-кто из прислуги, безукоризненно чистой и аккуратной, как и натертые до блеска ступени причала. Они поспешно пали ниц, выражая царевне свое почтение. Глашатай бросился к дому, чтобы поскорее объявить о ее прибытии. Над головой царевны раскрыли зонтик от солнца, и словно сама собой составилась небольшая свита.

Шеритра ступила на вымощенную камнем дорожку, по ширине, казалось, не уступающую городской улице. По обеим сторонам перед ее взором медленно тянулись изысканно подстриженные кусты, аккуратные, без единой сорной травинки, клумбы экзотических цветов. Среди этого великолепия трудились трое садовников, подставив солнцу голые спины. Вскоре взору открылись разноцветные колонны, украшавшие парадный подъезд дома, в тени каждой из них скрывался бдительный караульный. А дальше, у самого входа в дом, у двойных дверей, дежурили глашатай, управляющий и писец на случай, если неожиданно приедут гости. Обходя дом сбоку, Шеритра кивнула им, ответив на почтительное приветствие.