Читать книгу - "Лев Троцкий - Георгий Чернявский"

Александра произвела на Льва двойственное впечатление. С одной стороны, он увидел в этой девушке, шестью годами старше его, очаровательную особу, на которую хотелось произвести самое благоприятное впечатление. С другой стороны, Александра имела значительно больший, чем ее братья и Лев, жизненный опыт. Несколько лет она училась в Одессе, где приобрела профессию акушерки. В этом портовом городе она встретилась с молодыми людьми, которые учились в Женеве и познакомились там с членами основанной в 1883 году первой русской марксистской организации Г. В. Плехановым и В. И. Засулич. Новые знакомцы убедили Сашу в том, что марксистское учение — единственно правильная теория, дающая ответы на все вопросы общественного развития, что народничество препятствует социальному прогрессу. Саша была девушкой начитанной, целеустремленной, серьезной. Это нравилось Льву, но ее марксистские взгляды он считал далекими от жизни. Видимо, у Бронштейна возникло и чувство ревности, скорее всего небезосновательное, к тем одесским знакомым, с которыми несколько лет встречалась юная акушерка.

Между юношей и девушкой, смотревшей на него сверху вниз, начались непрерывные столкновения, едва ли не с садистскими элементами с обеих сторон, ибо во время каждой встречи они стремились как можно больнее уязвить друг друга. В конце концов Лев решил устроить розыгрыш, в который посвятил братьев Соколовских, не разделявших марксистских взглядов сестры. Когда в избушке Швиговского устроили встречу нового, 1897 года, туда была приглашена и Саша. Перед этим кто-то из братьев сообщил ей новость: «Ты знаешь, Бронштейн стал марксистом!» Она рассмеялась: «Если ты хочешь обмануть меня, расскажи что-нибудь другое, чему я могла бы поверить!» Зерно надежды, однако, зародилось. Когда Саша пришла в сад вечером 31 декабря, она спросила Льва, правда ли то, что о нем говорят. Тот ответил положительно. Когда же наступил Новый год, Лев поднялся и произнес тост:

«Проклянем всех марксистов, всех тех, кто хочет внести сухость и тяжесть во все жизненные отношения!» Потрясенная Александра выбежала из комнаты. За ней выскочил один из братьев, чтобы успокоить плакавшую сестру. Она бросила ему: «Я знаю, что ты продашь своего друга и своего отца во имя шутки. Но это слишком важные вещи, чтобы о них шутить. Скажи Бронштейну, чтобы он не смел разговаривать со мной. Я не желаю иметь с ним ничего общего!»^[44]

Этот эпизод воспроизведен Истменом, скорее всего, по рассказу Александры Львовны Соколовской, которая к этому времени (началу 1920-х годов) уже много лет была бывшей женой Троцкого, хотя и сохраняла с ним дружеские отношения. Сам же Троцкий ни словом не упоминает этот случай.

Как известно, от любви до ненависти один шаг и наоборот. В данном случае переход от почти ненависти к любви произошел одновременно с переходом Льва Бронштейна на марксистские позиции. Из воспоминаний Троцкого невозможно установить, когда именно и как произошло такое принципиальное изменение в его мировоззрении. В мемуарах фиксируется внимание не на идеологической переориентации, а на создании рабочей организации. Видимо, одно происходило параллельно с другим, причем какое-то время Бронштейн все еще полагал, что можно создать рабочую организацию, не будучи социал-демократом, затем, что можно быть социал-демократом, не будучи марксистом,^[45] но вскоре пришел к выводу, что марксистские схемы отражают реалии общественного развития, что именно они — ключ к коренной перестройке общества.

Вместе с Ильей Соколовским, Зивом и Александрой (с которой постепенно произошло сближение и на почве совместной деятельности, и в силу взаимных нежных чувств) Лев начал поиски «сознательных рабочих», готовых войти в намечаемую организацию. Вскоре они познакомились с Иваном Андреевичем Мухиным, электротехником, бывшим религиозным сектантом, который, отказавшись от религиозных воззрений, теперь использовал их для антиправительственной агитации.

При помощи Мухина и небольшой группы его товарищей Бронштейн, Соколовские, Зив и еще несколько юных интеллигентов начали организовывать рабочие кружки, почти не связанные между собой, но получившие претенциозное наименование: Южно-русский рабочий союз. Формирование рабочих кружков было начато весной 1897 года. В 1924 году в анкете Троцкого на вопрос: «С какого года работаете в рабочем движении?» дан ответ: «С 1897». Встречи происходили, как правило, в трактирах. Из Одессы привезли рукописный заношенный экземпляр «Манифеста Коммунистической партии» Маркса и Энгельса с многочисленными пропусками и искажениями.^[46] В руководстве новоявленного союза Лев Бронштейн получил свою первую подпольную кличку Львов; подлинная фамилия была известна только его товарищам по саду Швиговского. Кружки собирались и в трактирах, и на квартирах, где их участники обменивались брошюрами и прокламациями, говорили о необходимости сбросить царя и создать республику, обеспечить свободу слова, обсуждали важную роль забастовок. Было написано подобие программы, которую много позже кто-то показал Плеханову. Патриарх российского марксизма рассмеялся: «Это, должно быть, дети».^[47]

Накопленная в ходе бесконечных догматических споров у Швиговского энергия вырвалась наружу. Одна за другой были сочинены почти десяток прокламаций, в том числе листовка «Дума рабочего» в стихотворной форме на украинском языке.^[48] Прокламации вначале писались от руки (о пишущей машинке, стоившей очень дорого, да и приобретение которой могло вызвать подозрения полиции, и подумать тогда не могли), причем Бронштейн оказался самым аккуратным переписчиком собственных текстов. «Я выводил печатные буквы с величайшей тщательностью, считая делом чести добиться того, чтобы даже плохо грамотному рабочему можно было без труда разобрать прокламацию, сошедшую с нашего гектографа».^[49] Этот гектограф был привезен Львом из Одессы, с тайными марксистскими организациями которой была установлена связь. Вскоре Бронштейн и его товарищи затеяли выпуск то ли гектографического журнала, то ли газеты. Было придумано название «Наше дело» и выпущены три номера, которые распространялись по городу и вызвали интерес у читающей публики, тайком знакомившейся с крамольными суждениями. Удавалось печатать 200–300 экземпляров. Все статьи, заметки и даже карикатуры принадлежали Льву. Он же переписывал текст печатными буквами. Четвертый номер выпустить не удалось из-за провала, члены организации были арестованы.^[50]

В ходе всей этой работы формировался характер самого Бронштейна. Он становился все более жестким, твердым и решительным, превращаясь в фанатика революции, хотя не отказывал себе в небольших жизненных радостях (которые, впрочем, подчас осуждал у других). Александра Соколовская через много лет вспоминала: «Он мог быть очень нежным и сочувствовавшим, он мог быть очень наступательным и высокомерным, но в одном он никогда не менялся — в своей верности революции. На протяжении всей моей революционной деятельности я никогда не встречала другого человека, столь полностью сконцентрированного».^[51]