Читать книгу - "Посмотри мне в глаза! Жизнь с синдромом "ненормальности". Какая она изнутри? - Джон Элдер Робисон"

– Шагай, Сопелка! Давай же!

В первый раз, когда я отпустил его и скомандовал:

«Шагай!», Сопелка завопил и плюхнулся на пятую точку. Я ткнул его носком ботинка, потом поднял за руку и поставил на ноги. Сопелка явно предпочел бы ползти.

– Давай, Сопелка, иди!

Едва я выпустил его руку, он снова попытался сесть на землю, но я дернул его вверх. Наконец мне удалось добиться, чтобы Сопелка делал маленькие самостоятельные шажки, но при этом я его держал. По-моему, Сопелка был горд своими достижениями, но в точности не скажешь – он пока вразумительно не разговаривал, только болботал. Кроме того, я до сих пор подозревал, что брат, возможно, уродился дефективным, и потому не знал, чего от него ожидать – научится ли он нормально разговаривать? Ведь Сопелка, хотя я и подсовывал ему книжки и даже читал вслух, пока что не проявлял ни малейшего интереса к чтению.

Прошло некоторое время, и Сопелка у меня зашагал самостоятельно. Правда, ему все еще нравилось садиться наземь и чтобы я его поднимал, а еще он по-прежнему норовил ползать, но все-таки уже чаще ходил на двух ногах, а не на четвереньках. Я делал так: едва он опускался на четвереньки и полз, как я заходил ему за спину и придавливал к земле. Или же, орудуя носком ботинка, переворачивал его пузом кверху, как черепаху. Сопелка в ответ вопил и плакал, но постепенно уяснил, что надо не ползать, а ходить.

– Ты двухколесный, а не четырехколесный, – объяснял ему я. Теперь я был взрослый мальчик и читал журналы о велосипедах, поэтому решил, что и Сопелка такое объяснение, конечно же, поймет.

К зиме Сопелка более-менее научился ходить самостоятельно. А вот говорить он пока толком не говорил, но мать уверяла меня, что со временем и этому научится. Я все-таки сомневался, потому что к году ожидал от брата куда большего. Наверно, он все-таки дефективный…

– Твой братик никакой не дефективный! Он просто маленький. Пройдет год-другой, и он будет разговаривать так же, как и ты, – сказала мать. Она все время принимала сторону Сопелки и вступалась за него, даже когда я предъявлял ей очевидные доказательства его дефективности. Меня такое заступничество раздражало. Ведь Сопелка не читает и не говорит!

Я пытался показывать ему разные штуки, но он, похоже, их толком не рассматривал и не понимал. Дашь ему что угодно – а он знай в рот сует. Вообще Сопелка норовил съесть или хотя бы пожевать все, что попадало ему в руки. Как-то я на пробу дал ему острого соуса «табаско», и Сопелка расплакался. Благодаря тому, что у меня теперь был младший брат, я научился находить общий язык с людьми. А Сопелка, благодаря тому, что он был моим младшим братом, научился смотреть, что кладет в рот, и быть осторожнее.

Что бы я ни делал с Сопелкой, он все равно меня обожал и боготворил. Я был старше, выше, и я больше знал и умел. Мне нравилось иметь младшего брата. Я чувствовал себя взрослее. «Береги братишку, приглядывай за ним!» – всегда говорила мать, когда отпускала нас играть на улицу. Я шагал впереди, а Сопелка трусил за мной, как собачка. Мне нравилось сознавать, что я за него отвечаю и забочусь о нем. И я старался изо всех сил – не то что некоторые старшие братья: я никогда не поджигал Сопелку, и не топил в ванне, и не резал. Мои заботы хорошо отражались на брате: с каждым месяцем он подрастал, и ходил за мной хвостиком. Выглядел он на славу.

Постепенно Сопелка перестал пускать слюни и сопеть и болботать. Он начал брать мои игрушки и играть в них самостоятельно. Теперь он мне мешал и досаждал – проникал повсюду, словно микробы. Значит, пора было переименовать его.

– Сопелка, поди сюда. Ты подрос, поэтому я дам тебе новое имя. С сегодняшнего дня ты называешься Микроб. Понял?

– Микроб? Мик-роб?

Брат повторил это слово несколько раз и затопал к матери – поделиться новостями.

Теперь я больше не ощущал пронзительное одиночество, которое так угнетало меня, когда мне было пять. То есть я его чувствовал временами, но лишь изредка, в тех случаях, если что-то напоминало мне о моей неполноценности. Когда у меня бывал день рождения, родители пекли торт и дарили мне подарки, и все вокруг радовались и суетились. Но время от времени меня приглашали на дни рождения к другим детям, и там насчитывалось человек десять, а то и двадцать гостей, все носились как угорелые и хохотали. Вот там, у других, были настоящий праздник, а у меня дни рождения получались так себе, сплошное убожество.

Я редко смеялся и редко радовался, и почти никогда не бывал окружен большой компанией сверстников. Я не очень-то понимал, почему так получается, но зато видел, что другим детям хорошо, и мне было обидно, что я пропускаю столько потехи.

В то время как я, оставаясь отщепенцем, подрастал и переходил из класса в класс, отец и учителя начали предрекать мое будущее. Они твердили: «Ты никогда ничего не добьешься». Они говорили: «Ты кончишь тюрьмой», или «Кончится тем, что ты всю жизнь проработаешь на бензоколонке», или «Ты загремишь в армию», и добавляли: «Если, конечно, тебя такого туда вообще примут». По их мнению, я был не такой, как все, и ни на что не годился.

Но я собирался им показать!