Читать книгу - "Константин Леонтьев - Ольга Волкогонова"

Автобиографичность большинства литературных произведений Леонтьева очевидна, но его биограф неминуемо сталкивается с проблемой: насколько возможен перенос тех характеристик, которые автор дает своим героям, на самого автора? Даже в том случае, если Леонтьев сам (в письмах, разговорах с друзьями и т. п.) указывал на «родственность» персонажа, тождества, разумеется, не было, — ведь его герой принадлежал иной, художественной реальности, со своей логикой и законами развития. В то же время очевидно частичное совпадение автора и героя за пределами произведения^[37], в пространстве реальной жизни, чем нельзя пренебрегать. Для Леонтьева такое совпадение чрезвычайно характерно, поэтому обращение к его произведениям не менее важно для понимания личности автора, нежели письма, мемуары, автобиографии.

Леонтьев решился прочитать свое первое творение друзьям. Спустя годы он рассказывал^[38], что после чтения Георгиевский, без своей обычной насмешливости, обнял его и сказал:

— Ну вот, Костя, на что ты жаловался? Вот тебе награда за все страдания твои — настоящий талант!

Ер-в поддержал его:

— Так странно видеть в близком знакомом такого даровитого человека! Я и не думал, что ты можешь так серьезно и хорошо писать!

Леонтьев обрадовался похвалам друзей, но понимал, что без поддержки в литературном мире пьеса вряд ли будет напечатана. Кроме того, ему хотелось услышать мнение настоящего литератора. Кому же показать пьесу? Алексею Хомякову? Его сочинения не очень нравились Леонтьеву. Михаилу Погодину? Он лично не был ему симпатичен. Графине Евдокии Ростопчиной? Но ее стихи они так резко критиковали в беседах с Георгиевским. Александру Островскому? Он казался Константину «груб, мужиковат и горд»^[39]… Больше других Леонтьеву «за глаза» нравился Тургенев, но Георгиевский не разделял его мнения:

— Талант он и сам не первоклассный! Описания природы у него скучны… У гениального писателя описания никогда не бывают точь-в-точь как жизнь, — они должны быть или лучше жизни, или хуже ее. У Гоголя, например, они преднамеренно хуже, а Тургенев твой мелочно следует за жизнью…

Гоголь не очень привлекал Леонтьева — в этом пункте он не был согласен с Георгиевским. Тургенев вызывал восторг, но он находился тогда за границей. Может быть, показать пьесу Евгении Тур? Евгения Тур, или Елизавета Васильевна Салиас-де-Турнемир, которая жила в Москве «соломенной вдовой» при живом муже-французе, высланном на родину после дуэли, не только писала восторженно встреченные критикой романы, но была хозяйкой известного московского литературного салона. Георгиевский и тут сомневался:

— Ты всем этим известностям не слишком верь, они тоже ошибаться могут. Ты себе больше верь, своему чувству…

Впрочем, в том, что литературный покровитель Леонтьеву нужен, Георгиевский с ним соглашался… Но кто?

Распорядилась судьба. В один из весенних вечеров Леонтьев сидел за столом в доме Охотниковых на Пречистенке и на глаза ему попалась лежащая тут же, на столе, газета. Он прочел напечатанное в ней объявление о том, что «Николай Сергеевич и Иван Сергеевич Тургеневы вызывают должников и заимодавцев скончавшейся матери своей». Ниже следовал адрес по соседству — на Остоженке. И на следующий день в девять утра Леонтьев подходил к большому серому деревянному дому маркшейдера Лошаковского, где жила ранее мать Тургенева, Варвара Петровна, увековеченная сыном в образе властной барыни, повелевшей утопить собачку Муму. Сердце Леонтьева часто билось. Причем билось оно не только из-за пьесы, но и из-за боязни разочароваться в кумире.

Леонтьев опасался увидеть человека скромного, некрасивого, в засаленном сюртуке, словом, «жалкого труженика». Опасения его усиливались тем, что персонажи изданных к тому времени произведений Тургенева были все «такие скромные и жалкие». «Терпеть не мог я смолоду бесцветности, скуки и буржуазного плебейства, хотя и считал себя крайним демократом» ^[40], — признавался в старости Константин Николаевич. Со стесненным сердцем он позвонил. Через несколько минут его ввели к Тургеневу. Слава Богу, опасения оказались напрасными! Навстречу Леонтьеву поднялся красивый тридцатилетний барин очень высокого роста, атлетически сложенный и прекрасно одетый.

Иван Сергеевич Тургенев считался красавцем, был богат ^[41] и вполне подходил к выработанному Леонтьевым идеалу соединения мысли и внешней изящности. Утонченный интеллектуал — Тургенев получил степень магистра философии в Московском университете, изучал древние языки в Берлине, в 1860 году стал членом-корреспондентом Императорской Академии наук по отделению словесности, — он чрезвычайно заботился и о своей внешности. Леонтьев описал, каким впервые он увидел Тургенева: «Росту он был почти огромного, широкоплечий; глаза глубокие, задумчивые, темно-серые; волосы были у него тогда темные, густые, как помнится, несколько курчавые с небольшой проседью; улыбка обворожительная, профиль немного груб и резок, но резок барски и прекрасно. Руки как следует красивые des mains soignees^[42], большие, мужские руки. <…> Одет на нем был темно-малиновый шелковый шлафрок и белье прекрасное». Много лет спустя он помнил цвет тургеневского шлафрока и качество белья! Удивительное все-таки было восприятие мира у Константина Николаевича! Не случайно, а в согласии со своим «эстетическим инстинктом» Леонтьев написал об этом, вспоминая свой первый визит к Тургеневу: «Если бы он и дурно меня принял, то я бы за такую внешность полюбил бы его»^[43]. Как он был рад, что Тургенев оказался героичнее своих персонажей!

Представившись, Леонтьев почти сразу начал читать своему кумиру «Женитьбу по любви». Тургенев слушал, закрывшись руками, около пятнадцати минут. Читал свою пьесу Леонтьев неумело, поэтому Тургенев, прервав Константина, попросил оставить ему текст для самостоятельного прочтения.