Читать книгу - "Северный пламень - Михаил Голденков"

Впрочем, Григорий Огинский, выступая навстречу Сапегам, был настроен оптимистично. Он собрал пусть и малочисленную хоругвь гусар, роту татар и жмайтов, но выставил до двух сотен собственных хорошо обученных мушкетеров с только что закупленными в Швеции фузеями. На этих бравых стрелков и надеялся в первую очередь жмайтский воевода, выстроив их в пять линий. Роковая битва разразилась 22-го июля, под жаркими лучами солнца.

— Атакуй! — взмахнул отцовской саблей-карабелой Михал Франциск Сапега, посылая своих гусар на ненавистного Огинского. Гусары, поблескивая на летнем солнце круглыми шлемами и броней кирас, развернули коней, опустили длинные копья и пошли в атаку.

— Приготовились! — кричал мушкетерам Огинский, поднимая над головой шпагу…

Стволы фузей ходили в разные стороны, руки мушкетеров дрожали… Ратники целились и не могли представить, что надо стрелять в то, что они считали всегда символом мощи армии Великого Княжества Литовского, Русского и Жмайтского, да и всей Речи Посполитой… Гусары шли ровным строем под хоругвиями с изображением «Погони» — всадник с занесенным мечом на коне, старый герб Литвы, герб и Полоцкого воеводства, откуда родом Сапеги… Гусары молча шли конным строем с леопардовыми шкурами на плечах, сверкая на солнце латами и шлемами, с развевающимися бело-красно-белыми прапорами на длинных пиках. Щитки заслоняли их лица, отчего эти всадники казались ожившими железными безликими воинами… Но под металлом кирас бились человеческие сердца, бились учащенно, взволнованно.

— Там же свои! Своих бить, что ли? — спрашивал громко Юрий Сапега у Михала Франциска.

— Там одни жмайты и наемники! — размахивал саблей Михал. — Не хвалюйтесь, панове! Рубите их, бейте их в самое сердце!

Над блестящими шишаками гусар вышитый на хоругви всадник «Погони» извивался, словно норовя повернуться в обратную сторону… Ратники Огинского растерянно смотрели друг на друга…

— Огня! — рубил саблей воздух славный потомок Рюрика…

Никто не выстрелил.

— Огня! — повторил Огинский, бешено озираясь… Раздалось несколько хлопков… Затем треснул нестройный залп. Лишь один сраженный гусар упал, его конь рухнул в пыльную траву. Пули летели куда угодно, но только не в кавалеристский строй…

— Огня! Стрелять точно! — кричал перепуганный Огинский… Второй ряд дал почти такой же неуверенный залп, отошел вглубь строя, вышел третий ряд…

Огинский уже кричал татарам и жмайтам также открывать огонь — его мушкетеры, так всегда хорошо стрелявшие на учениях, сейчас действовали как «несграбные парубки»…

Татары и жмайты стреляли лучше, дав быстро три дымных мушкетных залпа, но их пули лишь выбили гусар первой колонны. Тяжелые, бряцающие железом кавалеристы смяли пехоту, а бросившиеся на них гусары Огинского и легкая кавалерия не остановили атаки панцирной конницы Сапег. Тут же подключились и мушкетеры полоцких князей… Все! Пошла кровавая бойня, и уже никто не спрашивал и даже не имел секунды, чтобы задуматься о смысле братоубийственной резни, от которой все равно никто не выиграет ни гроша… Разгром маленького войска Огинского был полный. Ратники жмайтского воеводы в панике бежали на южный берег Немана, кто по мосту, кто вплавь… Но и тут их доставали пули… Несколько сотен трупов осталось лежать на северном берегу Немана, многие раненые так и не смогли добраться до берега…

Литвинский селянин, на телеге проезжая по мосту, остановился, в ужасе глядя, как по Неману плывут трупы трех шляхтичей в богатых, некогда расшитых золотистыми галунами камзолах, потемневших от воды. Мужик испуганно осенил себя крестом, бормоча молитву:

— Божа, дай iм шчасце у небе разам з yciмi Апосталамi. Амэн…

Смута — иного слова и не придумаешь, чтобы описать то, что творилось в многострадальной Литве в последние годы уходящего семнадцатого столетия.