Читать книгу - "Вторая смерть Эди и Вайолет Бонд - Аманда Глейз"

Туман пошел рябью: дух проскользнул мимо матери. К Эди. Но это было неважно. Ведь белладонна курилась черным дымом. Этот дым подчинял всех духов, до которых мог дотянуться, и навеки утягивал за Завесу.

Дыму было плевать, что матушка еще жива. Что ее тело еще дышит. Что она нужна дочерям. Белладонна не щадила никого. И, оцепенело падая обратно в жизнь, Эди понимала: забрав мерцающего духа, дым возьмет с собой и мать.

Теперь, в гостиничном номере, Эди сжимала в руке загнутый корень, который сберегла с того дня. Она заставила себя выпустить его, фаланга за фалангой разжала пальцы. Медленно вынула руку из шелкового кисета, завязала шнурок и взялась за матушкин нож: в ее жилах вновь бурлила решимость.

Она так и не рассказала Вайолет, что на самом деле тогда случилось в Завесе.

Сестра вбежала в гостиную, когда Эди и мать еще оставались в смерти. Она и застала отца стоящим перед женой и дочерью на коленях, выкрикивающим их имена и трясущим их холодные, будто безжизненные тела.

Вдруг на глазах у Вайолет кожа Эди налилась румянцем, и отец в ужасе отшатнулся. Глаза Эди распахнулись, и она рухнула на тело матери, тщетно выискивая хоть тончайшую ниточку связи с ее духом. Моля сквозь сотрясающие всю ее всхлипы – найти дорогу назад, к жизни.

«Богопротивные девчонки. Вы у меня спасетесь!»

Позже Эди позволила Вайолет решить, что она так и не нашла мать в Завесе. Что вернулась несолоно хлебавши и тут же почувствовала, как матушкин дух уходит за грань. Она оправдывала свою ложь тем, что не хотела обрекать сестру на мучительное незнание, которым тяготилась сама. На невозможность понять, что случилось и почему.

Той ночью сестры сбежали. Отец запер их в комнате и отправился готовить все к их излечению. Но Эди и Вайолет связали из простыней веревку, вылезли из окна и сперва на почтовой повозке, потом на пароме добрались до Сан-Франциско.

Вайолет успела забрать небольшую сумму денег, которые мать для них отложила, но этого хватило всего на несколько месяцев. С их природными дарами естественно было податься в медиумы. Но у Эди были на то и свои причины.

Утром их побега, пока Вайолет беспокойно спала в почтовой повозке, Эди нащупала кое-что между банкнотами и монетами, завернутыми в старый матушкин платок.

На клочке бумаги были записаны три имени.

Два из них Эди, заведя связи среди товарок по ремеслу, в конце концов отследила. Ее подозрения подтвердились: действительно, посредством этих женщин мать сносилась с клиентами, но, к сожалению, ни та ни другая ничего не знали про ее последний заказ.

Третье имя привело ее в комнаты на Маркет-стрит, хозяйка которых возмущенно заявила Эди, что да, последние три года их снимала некая мисс Нелл Дойл. Но больше не снимает: скрылась посреди ночи, не заплатив за жилье и стол.

Так вот, через полгода, когда они с Вайолет примкнули к труппе спиритистов мистера Хадла, Эди ни на шаг не приблизилась к разгадке личности последнего клиента матери – и причин, побудивших ее зажечь сонную одурь.

Сморгнув, Эди вновь взглянула на зажатый в руке нож. Когда она опять взялась за него, ее рука не дрожала. Обрезав кончики стеблей полыни, она отложила нож и куском небеленой веревки прочно и надежно связала травы.

Следом она отмотала второй кусок веревки, подлиннее, сложила пополам и принялась аккуратно перевязывать травы в пучок, после каждого узла накидывая веревку накрест.

Закончив, она убрала пучок в белый шелковый кисет.

Потом взяла сверток с сушеной чемерицей и принялась проделывать все то же самое с ней: руки больше не дрожали, и так она трудилась, пока утро не прошло и кисет не заполнился.

4

Эди перепроверила адрес с листовки.

Вообще-то она не собиралась идти на выступление Лоры де Форс, но закончила с травами всего только в половину первого, и до вечернего представления оставалось еще много часов.

Сперва она попыталась подготовиться к выступлению и села разбирать газетные вырезки, которые вложила в свой дневник. Каждая история, будь то пересказ судебного процесса, где муж в который раз получал несправедливую власть над жизнью жены, или эссе против равного права девушек на образование, вызывала в ее душе праведный гнев. Но когда Эди пыталась вылепить из своей злости и негодования убедительную лекцию, она заходила в тупик. Ей все не давала покоя размолвка с Вайолет. Она все переживала, как они выступят перед Мэри Саттон.

Тогда она решила прогуляться, проветрить голову. Быть может, полюбоваться видами Сакраменто: она еще не бывала здесь, хоть и выросла всего в одном дне езды отсюда.

Перед уходом она постучала в дверь Руби, но подруга не отозвалась. Потом вспомнила: Руби, как и Вайолет, собиралась провести день с едва знакомым мужчиной.

До здания законодательного собрания было пятнадцать минут ходу. Там она прилежно осмотрела белое здание с куполом, посидела на скамейке под одной из величественных тенистых секвой в парке, который недавно разбили вокруг. Если верить изданиям радикального толка, законодательное собрание Калифорнии было по большей части куплено и содержалось на средства баснословно богатых фабрикантов.

Тут Эди перестала себе врать, встала и двинулась по Джи-стрит.

Голос она услышала раньше, чем увидела толпу. Женский голос громко и звонко разносился вокруг. Эди завернула за угол, на Шестую улицу – человек пятьдесят стояли на широком щебеночном подъезде какого-то большого дома за черными коваными железными воротами.

Большую часть толпы составляли элегантные ученые дамы в модных шляпках и изящно подогнанных костюмах. Но немало было и продавщиц, и трудящихся женщин, к чьим ногам жались дети. Многие носили сверкающие золотые булавки на обшлагах или золотистые нагрудные ленты с крупными буквами: «Голоса женщинам». В отдалении Эди еле различила силуэт женщины в серо-голубом костюме, стоявшей на импровизированном помосте.

Когда Эди подошла поближе, женщина на возвышении что-то сказала, и публика разразилась аплодисментами. Толпа устремилась вперед, Эди, плотно зажатую телами, повлекло туда же – и вот она наконец рассмотрела выступающую как следует.

Лора де Форс выглядела в точности так, как Эди ее себе и представляла: статно и элегантно. Платье, пусть и подчеркивало фигуру, было простым; единственным украшением служила приколотая на груди желтая роза: желтый был цветом суфражисток. Светло-русые волосы были стянуты на затылке в удобный узел, но лицо обрамляли несколько выбившихся прядей, будто демонстрируя: все в этой женщине рвется на свободу.

Лора де Форс подняла руки в перчатках, и аплодисменты стихли.

– Слишком долго, – выкрикнула она