Читать книгу - "Непал. Винтажный роман - Александр Чумиков"

Потом шар исчез. Люди не могли пошевелить ни рукой, ни ногой, тела превратились в очаги огня. Но оказалось, что участника группы Виктора молния зацепила всего раз, в пятку, и он мог двигаться. Виктор вышел по рации – странно, но она осталась невредимой – на связь с лагерем, обрисовал ситуацию и запросил спасательный отряд. Появилась надежда, и ребята в полуобморочном состоянии, поочерёдно приходя в сознание и уходя из него, стали ждать.

Как потом выяснилось, Володя-старший получил восемь контактов с шаровой молнией, Володя-младший и Саша – последний из участников восхождения, которого я ещё не упомянул, – по шесть. При этом у Саши здорово обожгло ниже пояса. И вот ведь мужики! Забыв про всё остальное, Саша вслух и серьёзно переживал именно за «мужскую силу». «Юмористические» воспоминания пришли гораздо позже. А тогда… У Володи-младшего обгорели пространства выше левого глаза и на пятой точке. Олег получил три касания молнией, а касание в солнечное сплетение стало роковым: Олег умер. Лишь Виктор отделался единственным несильным ожогом, он оставался на ногах и помогал раненым.

Ожоги были… как описать-то? Куски мышц, вырванные до костей, зрелище не для слабонервных. Когда подтянулся спасотряд, доктор бегло осмотрел раны и предложил обработать их спиртом. Все трое тяжёлых были в отключке, но как только ватка дотронулась до Володи-старшего, он очнулся и заорал: «Давай нам по сто грамм спирта внутрь, а потом сделай обезболивающие уколы!» Так и поступили. Володя-младший не реагировал ни на какие прикосновения; челюсть, чтобы влить спирт, ему пришлось отжимать ножом.

Спасатели принесли акьи́ – это такие сборные алюминиевые носилки для переноски раненых и погибших по горам. На ледовом рельефе их можно везти по льду, на скальном – спускать на верёвках, прикрепляя карабинами за специальные дырки. В эти же дырки те, кто нес раненого, цепляли репшнуры, а их уже – себе на плечо. При наличии достаточного числа людей одна смена на одной акье составляла шесть человек; когда людей не хватало – четыре. Меньшее число в принципе не представлялось возможным. Это я к тому, что иногда в фильмах мы видим, как некий герой берёт пострадавшего в горах человека на руки и несёт его. Ну да, как невесту. Понесёшь, как же!

Юра пришёл со спасателями. Когда Володя-старший приоткрыл глаза, Юра спросил: «Как дела, капитан?!» – «Нормально», – ответил тот и опять потерял сознание.

Много трагического в альпинизме. И много мистического. И всё связано между собой. Абсолютно точно известно, что в ночь с шаровой молнией Юра «телепатил», а если выражаться точнее, то сидел в узункольском домике, пил чай и сочинял песню. «Ту самую песню», написанную тем самым августом, знают все прошедшие Узункол. Она о том, как в домике альплагеря уютно горит свечка, за окном стучит дождь, в соснах висит туман и так хорошо идёт обыкновенный чаёк. Песня, в общем-то, про непогоду. Обидно, конечно: смена пропала, в непогоду на восхождения не ходят. Вот Юра и не пошёл, но ребята пошли и попали в переделку. И очень хочется, чтобы завтра они смогли спуститься в лагерь…

Это были те самые горы. Та самая непогода. Тот самый Узункол. А вот пожелание они не выполнили, спуститься – так вышло – не смогли. Сами не смогли. По гребню, по леднику, по скалам, по травянистым склонам их несли в лагерь. Мы, здоровые, толкались возле домика-медпункта, то и дело задавая глупый вопрос: «Ну как?»

Когда происходили перевязки, из домика неслись крики, преимущественно матюки. Когда перевязки заканчивались, нас пускали к раненым, хотя бы для того, чтобы их немножко отвлечь от постоянных болей. И вскоре я уже общался с Володями, старшим и младшим. Они очень переживали, а вот о чём переживали, вы вряд ли догадаетесь. Воспроизведу кратко их реакции на происходящее; причём не столько на случившееся, сколько на спортивную перспективу.

Володя-старший:

– Ожоги? Ну да, ожоги! Из-за них, блин, я на первенство Союза пролетаю! Заживут ожоги! Я всё равно ходить буду! Но первенство Союза точно накрылось голубой панамой!

Володя-младший:

– Жалко, конечно. Сейчас набирают команду в Непал, на Эверест. На первое в истории советское восхождение. Я имел все шансы войти в команду. А теперь вот точно не войду: пока я тут валяюсь, утвердят списки, и пиши пропало…

Он не фантазировал насчет Эвереста. Годом раньше Володя был заявлен в основной состав на первенство СССР по альпинизму, а это значит, что его высоко оценили и как мастера, и как руководителя для любого альпинистского восхождения.

Несколько дней мужики пролежали в лагере: ждали вертолёта, чтобы избежать путевых страданий при езде по горным дорогам. Однако погода лететь не позволяла, решили всё же везти раненых грузовиком в Пятигорск. Несколько дней они провели в городской больнице, а затем полетели в Москву. На этом «молниеносная» эпопея далеко не закончилась; скорее, она только началась. Каких только обожжённых людей не возвращали к жизни и более-менее нормальной внешности в ожоговом центре, но таких, как наши, здесь раньше точно не встречали.

Перевязки, пересадки кожи, уколы, стоны, отвратный запах; всё болит, не повернуться. Самая трудная процедура – туалет, каждый раз мучительно. Раз пришёл журналист раскрутить Володю-старшего на интервью, а тот спит в полуобморочном состоянии. Врач говорит журналисту: «Какое интервью! Он, может, уже не жилец…» А Володя очнулся и отвечает: «Хрен вам не жилец! Через год вы меня совсем в другой форме увидите, на восхождениях!»

Не особо в это верилось, и сомневаться было в чём. Сначала ждали отторжения у Володей мёртвой кожи. Затем Володе-старшему запланировали восемь операций: со здоровых участков тела брали кожу и приживляли на обожжённые места. Да не просто «брали»: слой живой кожи требовалось снимать без нарушения волосяного покрова. И тут возникла совсем иная проблема. У Володи-старшего кожа смуглая, волос прямой, и операции проходили удачно, если в этой ситуации вообще можно так выразиться. Володя-младший – рыжий, курчавый, ему запланировали шесть операций, а сделали двенадцать! Почему? Потому что сложнее идут пересадки у рыжих и курчавых: приживляют кожу, а она не хочет…

Кололи обезболивающие наркотики, иначе бы они не выжили; каждый укол выдавался под роспись врача в специальной ведомости. Володя старший опять за своё: «Чего добро переводите, налейте лучше коньячку». Заведующая отделением в конце концов махнула рукой: «Да делайте что хотите!» И мы, друзья-посетители, понесли коньячок, который и старший, и младший Володя с удовольствием принимали.

Даже в такой ситуации ребята постоянно думали о спортивном будущем и упирались ради него не по-детски. Раз просит доктор одного из Володей поднять руку, чтобы проверить, как приросла кожа. Тот поднимает градусов на двадцать пять, а доктор говорит: «Ленишься, молодой человек». Володю это задело, и через три дня, на следующем осмотре, он сделал рукой прямой угол. И полетела вся пересадка, порвалась ткань, пришлось делать операцию заново. Остатки кожи от прежних операций хранились в холодильнике, достали их, приживили.

Разработку рук-ног, плечевого пояса ребята продолжали. В ванной, с криком, без свидетелей, пересиливая и ломая себя ежедневно.