Читать книгу - "Цивилизация - Кеннет Кларк"

Разделительный столб портала церкви в Суйаке. 1120–1135. Копия (отливка); справа: деталь

Монашеская жизнь устремлена к идеалу вечности, и это важная составляющая цивилизации. Но за великим рывком XII века стоит не созерцательность (которая возможна во все времена), а деятельность – энергия, натиск, неудержимая тяга к движению, как физическому, так и интеллектуальному. В физическом отношении это реализовалось в паломничествах и Крестовых походах. Мне кажется, то и другое принадлежит к тем специфическим чертам Средневековья, которые нам труднее всего понять. Бесполезно притворяться, будто это нечто вроде круиза или заграничного путешествия. Во-первых, такие «круизы» занимали намного больше времени – два-три года. Во-вторых, они были сопряжены с лишениями и риском. Несмотря на попытки облегчить участь пилигримов (монахи Клюнийского аббатства устраивали странноприимные дома на главных паломнических дорогах), престарелые аббаты и немолодые вдовы часто умирали, не дойдя до Иерусалима.

Пилигримы надеялись, что подвиг веры зачтется им на небесах, и Церковь нередко использовала паломничество в качестве епитимьи или одухотворенной формы изгнания. Цель же паломничества заключалась в том, чтобы своими глазами увидеть святые реликвии. И здесь нам снова хочется приложить свою мерку и сравнить пилигрима, взирающего на крупный фрагмент Истинного Креста в Константинополе, с современным туристом, задравшим голову к потолку Сикстинской капеллы. Но такой подход антиисторичен. В Средние века паломник искренне верил, что, увидев воочию реликварий с мощами святого – будь то голова или только персты, – он в лице этого святого обретет своего заступника перед Богом. Есть ли у нас надежда проникнуться их истовой верой, составлявшей столь важную часть средневековой цивилизации? Можно попробовать, посетив знаменитое место паломничества – французский городок Конк, где царит культ святой Веры. Легенда гласит, что будущая святая, жившая во времена Поздней Римской империи, несмотря на свой юный возраст, наотрез отказалась поклоняться языческим идолам даже под страхом расправы (прямо христианская Антигона!), за что и приняла мученическую смерть. Мощи ее оказались чудотворными, и в XI веке епископ Шартрский послал в Конк своего ученика Бернарда Анжерского – все разузнать и доложить. Выяснились удивительные вещи. Так, один человек был ослеплен ревнивцем-священником и сделался уличным акробатом, а через год совершил паломничество к мощам святой Веры и прозрел, в чем легко убедиться (сообщал доноситель), поскольку человек этот жив и здоров. Вначале он страдал от ужасной головной боли, но теперь и боль прошла, и видит он превосходно. Правда, имеется одна неувязка: очевидцы утверждают, что когда у него вырвали глаза, их тут же унесла на небо голубица (по другой версии – сорока). Но это единственный сомнительный момент. В остальном отчет о чудесах был в высшей степени благоприятный. В Конке построили красивую церковь в романском стиле, а внутри поместили довольно странную, похожую на восточного божка, сидящую скульптурную фигуру-мощевик. Ни дать ни взять золотой идол! Предположительно, лицом статуе служит золотая маска какого-то позднеримского императора. По иронии судьбы маленькая героиня, пошедшая на смерть за отказ поклоняться идолам, сама превратилась в идола. Таковы причуды средневекового сознания. В те времена готовность пострадать за правду сочеталась с совершенно иным, нежели у нас, пониманием правдивости доказательств. С нашей точки зрения, почти все существующие в мире реликвии можно объявить исторически несостоятельными; но так или иначе христианские святыни немало способствовали развитию и распространению тех идей, которые стали движущей силой западной цивилизации.

Само собой разумеется, главным центром паломничества был Иерусалим. Начиная с XI века, благодаря усилению Византийской империи, путешествие в далекий град Господень превратилось из мечты в реальность, и пилигримы большими партиями, по семь тысяч человек зараз, двинулись в поход. Это создало предпосылки для экстраординарного исторического события – Первого крестового похода. Не сбрасывая со счетов многих других факторов (унаследованную от викингов воинственность и авантюрность; амбиции ущемленных в наследственных правах младших отпрысков феодальных родов; экономический спад) – всего того, что провоцирует «золотую лихорадку», можно смело утверждать, что большинство участников Крестового похода вдохновлялись идеей паломничества.

Как повлияли Крестовые походы на западную цивилизацию? У меня нет ответа. Но на искусство они повлияли, и очень существенно. Не будь Крестовых походов, многие черты романского стиля остались бы для нас загадкой. Первые попытки создать в XI веке монументальную скульптуру по сохранившимся римским образцам иначе как неуклюжими не назовешь. Но спустя всего десять лет на смену мертворожденному подражательству пришло нечто новое, одухотворенное кипучей творческой энергией. Животворным источником для нового стиля послужили иллюминированные манускрипты – удивительное сочетание северных ритмов и ориентальных мотивов. В моем воображении два этих свойства предстают кровожадными хищниками, которые с двух сторон зубами тянут к себе исполинскую тушу греко-римского искусства. Мы сплошь и рядом встречаем изображение человеческой фигуры, восходящее к античному оригиналу, только до неузнаваемости растянутое, деформированное – или втиснутое в форму? – этими новыми противоборствующими силами.

Ощущение растаскивания, разъятия целого на куски с последующим переформированием вообще характерно для изобразительного искусства XII века – как бы в противовес тяжеловесной незыблемости тогдашней архитектуры. Аналогичную ситуацию я вижу и в идеологии того времени. Главная твердыня, христианская вера, стоит неколебимо. Но вокруг все бурлит, идеи сплетаются и расплетаются, одни тянут сюда, другие жмут туда… Ничего подобного, мне кажется, с тех пор в истории не наблюдалось, и в этом, вероятно, одна из причин, почему западная цивилизация не закоснела в отличие от многих других. То была эпоха напряженных интеллектуальных поисков. Как почитаешь о том, что творилось в Париже около 1130 года, – голова идет кругом! В центре этого коловращения – ослепительно-яркая и загадочная фигура Пьера Абеляра, непобедимого спорщика и несравненного учителя. Абеляр, несомненно, суперзвезда. Подобно великому чемпиону-тяжеловесу, он презрительной насмешкой встречает любого, кто отважится сойтись с ним на ринге в открытом философском споре. Если прежде средневековые философы, вроде Ансельма, говорили: «Верую, чтобы понимать», то Абеляр утверждает прямо противоположное: «Понимаю, чтобы верить». И еще: «Сомнение побуждает к исследованию, а исследование открывает истину». Не странно ли – написать такое в 1122 году? Разумеется, у смельчака начались неприятности. Только могущество и мудрость клюнийского аббата Петра Достопочтенного спасли его от ужасов отлучения и позволили ему мирно окончить в обители свои дни. После его смерти аббат обратился к Элоизе со словами утешения, заверяя ее, что им с Абеляром суждено вновь соединиться там, где «вечный ждет покой»^[21].