Читать книгу - "Цивилизационные паттерны и исторические процессы - Йохан Арнасон"

Вопрос об основополагающих культурных ориентациях в экономической сфере долгое время оставался в тени квазиестественных моделей традиционных экономик, но лучшее понимание их динамик и особенностей изменило ситуацию. Разные способы аккумуляции (например, способы максимизации или мобилизации прибыли) и различные возможности поддержания коммерческого развития, особенно торговли на дальние расстояния, могут анализироваться в сравнительной цивилизационной перспективе. Другой аспект взаимоотношений цивилизаций и экономик обнаружился в результате смены взглядов на капитализм. Неомарксистская ревизия¹⁹ расширяет временные границы существования капиталистического развития в обратном направлении, делая его более или менее синонимичным цивилизации в единственном числе. Наиболее перспективным ответом на это мог бы стать возврат к веберовской концепции множественных капитализмов, но с целью ее более ясного обоснования в цивилизационном контексте и культурных рамках. Осуществленный Фернаном Броделем анализ капиталистической динамики раннего современного государства, распространенной на рыночные структуры, выступает стимулирующей отправной точкой для сравнения с относительно схожими процессами в других условиях²⁰.

3. Следующая характерная черта цивилизационных формаций связана с институциональным измерением, но ввиду ее специфики и важности она заслуживает особого внимания. Сравнительные исследования иногда фокусировались на доминирующих и, до известной степени, исключительных мировоззрениях, запечатленных в канонических текстах и представленных культурными элитами, которые формируют профиль целой цивилизации посредством интегративных институтов. Версия цивилизационного анализа Ярослава Крейчи, вероятно, наиболее подходит для данной проблематики, но его подход оформился в ходе критического диалога с более спекулятивной теорией Арнольда Тойнби²¹. Несмотря на то что важность основополагающих идей, текстов и элит не ставится под сомнение, представленная здесь модель предлагает относиться к ним как к производному и изменяющемуся аспекту цивилизационных комплексов. Господствующие и институционально закрепленные взгляды на мир накладываются на интерпретативные проблематики, которые остаются – в разной степени – открытыми для конкурирующих толкований.

Кристаллизуются ли доминирующие идеи в оформившиеся ортодоксии, зависит от их специфических предпосылок и от цивилизационного контекста в целом. Самые значительные ортодоксии – и наиболее острый конфликт с гетеродоксией – развивались в рамках монотеистических традиций. Понятие ортодоксии, как нередко отмечалось, наименее применимо к главным традициям китайской и индийской мысли. Различия между ними демонстрируют, сколь широко варьируются паттерны плюрализма: исторические отношения между ведической религией, буддизмом и индуизмом заметно отличаются от взаимодействий конфуцианства, даосизма и других автохтонных или привнесенных элементов китайской традиции. Что касается нормативных текстов, то святые писания религий откровения являются наиболее очевидными примерами. Их более или менее развитые аналоги встречаются и в других контекстах, в частности, пример Китая показывает, что канонические тексты могут быть исключительно важны, даже если применительно к данному случаю говорить об ортодоксии в меньшей степени уместно. Рассматриваемые культурные элиты (идентифицируемые с доминирующими мировоззренческими системами и борющиеся за контроль над их интерпретациями) разделяют власть с другими элитами различным и часто неоднозначным образом. Средневековая католическая церковь, улемы, брахманы и китайские «книжники» представляют разные паттерны интеллектуальной жизни и социальной власти. В дальнейшем могут быть поставлены вопросы о существовании или отсутствии всех этих характеристик в современном мире. Но здесь следует заметить (как указывает Крейчи), что одна влиятельная версия модерности сочетала все эти характеристики, но особым образом: коммунизм обладал исключительным мировоззрением и сакральными текстами, самопровозглашенным авангардом и ключевым интегративным институтом (партия-государство).

4. Первые три аспекта модели имеют отношение к внутренней структуре цивилизаций, остальные связаны с их протяженностью в пространстве и времени. Когда Эмиль Дюркгейм и Марсель Мосс впервые обратились к цивилизациям, понимаемым во множественном числе, они подчеркнули эти внешние особенности и рассматривали внутренние основания как само собой разумеющиеся. Наиболее заметный признак цивилизаций – для Дюркгейма и Мосса это первоопределяющее качество – это то, что они представляют собой «семейства обществ», социокультурные рамки, в пределах которых меньшие образования могут организовать себя относительно автономным образом и вырабатывать собственные вариации на общие темы.

Эти мультисоциетальные структуры наиболее очевидны в контексте упомянутых выше макроформаций, хотя существует ряд значительных различий между ними: среди основных цивилизационных миров времен домодерности ислам, бесспорно, был наиболее выраженно мультисоциетальным, до такой степени, что его описывали как мир-систему sui generis²². Говорить о множественности обществ означает акцентировать политическую фрагментацию цивилизационных комплексов; этот аспект должен оцениваться в свете различных способностей цивилизаций поддерживать проекты имперской интеграции, но справедливо также и то, что полное политическое единство цивилизационных областей следует рассматривать как исключительный случай.

С другой стороны, более всестороннее историческое исследование обязательно усложнит картину и затушует различия между обществами и цивилизациями. Социокультурные паттерны могут в достаточной мере отличаться друг от друга и описываться как отдельные цивилизации, даже если в результате исторических обстоятельств они ограничены одним обществом и их диффузия за пределы локальной зоны затруднена. Среди первого поколения цивилизаций случай изолированного Египта сильно контрастирует с чрезвычайно полисоциетальной Месопотамией. Напротив, общества, находящиеся внутри более широких цивилизационных областей, могут развиваться по своей особой траектории до такой степени, что их цивилизационный статус становится неоднозначным. Мосс отмечает, что общества «сингуляризируют» себя внутри цивилизационных структур, нежели просто образуют отдельные случаи, относящиеся к более широкой категории, и сама возможность более радикальной сингуляризации имплицитно остается открытой. Одним из наиболее примечательных примеров такого рода является японская траектория в контексте восточноазиатской цивилизационной области.