Читать книгу - "Музы героев. По ту сторону великих перемен - Наталия Сотникова"

Здесь следует сделать отступление и рассказать, как свирепствовал революционный террор в других городах Франции. Тальен был не единственным представителем Конвента, направленным в очаги бунтов для усмирения. Здесь уже упоминался палач Лиона Жозеф Фуше, пригрозивший даже разрушить город.

— Все позволено тем, кто действует в духе революции! — таков был его девиз.

Головы одна за другой катились с лионской гильотины, но местным санкюлотам этот метод казни показался слишком малопроизводительным, к тому же жители соседних улиц жаловались, что кровь забивает сточные трубы и канавы, выделяя невыносимый смрад. Тогда заключенных, приговоренных к казни, стали выводить за реку Рона на равнину Бротто, где их связывали в группы по 50–60 человек, ставили перед вырытым рвом, а затем делали по ним выстрел из пушки картечью. Естественно, погибали не все, многие лишь были ранены, и солдаты добивали их штыками, дабы не тратить боеприпасы, в которых республика нуждалась для отражения интервенции нескольких иностранных государств. Затем они снимали с погибших сапоги и сваливали тела в ров. После нескольких таких операций у палачей пропало желание копать для жертв могилы, и еще живых людей сбрасывали в Рону. Таким образом было казнено около 2 000 человек, а самые красивые здания города были разрушены, но предварительно дочиста разграблены санкюлотами.

— Кровь преступников удобряет почву свободы и устанавливает власть на надежных основаниях, — объяснял эти зверства Фуше.

Экономия боеприпасов была делом первостепенной важности, и палач Нанта Жан-Батист Каррье решил воспользоваться прекрасным месторасположением города на берегах великой французской реки Луары. Тюрьмы города были до отказа забиты заключенными, арестованными иногда по совершенно смехотворным поводам (так, один из обывателей был схвачен за то, что соглядатаю из Комитета общественного спасения показалось, будто бы тот купил на рынке брюкву с целью перепродать ее затем по повышенной цене). Кормить их было нечем, из-за ужасных гигиенических условий в тюрьмах начался тиф, и было принято решение проводить так называемые «вертикальные депортации», которые местные остряки быстро окрестили «революционными крещениями». Раздетых догола и связанных людей помещали на шаланды, вывозили их на середину реки, вынимали донные заглушки и с садистским наслаждением наблюдали, как люди тонут в глубине вод. Пытавшихся спастись топили ударами штыков или весел. Позднее были изобретены зловещие «республиканские бракосочетания», когда обнаженных разнополых людей связывали лицом к лицу по двое и также бросали в воду в центре реки. Для пущей потехи подбирали самые странные пары: подростка и старуху, монашенку и известного в городе распутника, не присягнувшего республике священника и больную проститутку. По разным данным, таким образом было уничтожено от четырех до четырнадцати тысяч человек.

Против восставшего Марселя были посланы войска, которые 25 августа 1793 года взяли его штурмом. Портовый город был официально лишен своего исторического названия и отныне числился как «город без имени», несколько общественных зданий были снесены, а на гильотину отправлены 123 человека. После взятия Тулона посланцы Конвента Поль-Франсуа Баррас и Луи-Мари Фрерон жестоко преследовали участников восстания роялистов, были расстреляны без суда более 800 человек.

Тереза исподволь начала оказывать свое влияние на Тальена. Они не могли открыто жить вместе, такая демонстрация близости была бы слишком опасной, а поэтому встречались тайно по ночам (по крайней мере, для глаз жителей города, боявшихся лишний раз высунуть нос на улицу, но ничто не могло быть тайным для окружавших их соглядатаев) либо в Национальном доме, либо в ее особнячке Франклин. Тереза начала добиваться отмены смертных приговоров для тех людей, за которых ее просили их близкие. Увеличилось количество процессов в трибунале, откладываемых на неопределенный срок, свидетельств, которые «не могли быть доказаны», и обвинений, которые «не были в достаточной мере обоснованы». Некоторых заключенных вместо немедленного отправления на гильотину «забывали» в тюрьме. Терезе и ее горничной даже удалось похитить несколько охранных свидетельств, подписанных Тальеном, которые были переданы отчаянно нуждавшимся в них людям. Постепенно в особняк Франклин за помощью потянулись посетители.

В декабре 1793 года на гильотине было казнено тридцать четыре человека, в январе — 16, в феврале — 10, в апреле — 10, в мае — ни одного. А вот после отъезда Терезы из Бордо в июне были казнены 72 человека, в июле — 126. Молодой женщине было тяжело видеть ужасные процессы революционного правосудия, совершавшиеся на главной улице города. Она уговорила любовника под предлогом отладки действия механизма гильотины и заточки лезвия переместить зловещую «вдову» — одна из кличек этого орудия смерти — в крепость д'А, куда заодно перенесли приведение в исполнение приговоров революционного трибунала.

Вот как описывал свое посещение особняка Терезы в своих мемуарах граф де Паруа:

«Мой отец был арестован в Лареоле, и я в растерянности бродил по улицам Бордо, думая о его неизбежной гибели, когда кто-то заговорил со мной о Терезе Кабаррюс. Будучи художником, я придумал способ напроситься к ней с визитом: послал ей небольшой листок обнаженного купидона с пикой и красным фригийским колпаком на острие. Надеясь, что красавица благосклонно воспримет двойной смысл картинки, я подписал внизу: "À l’amour sans-culotte”^[12]. Моя дерзость, должно быть, понравилась ей, ибо она очень быстро известила меня, чтобы я пришел навестить ее. Уже в передней особняка Франклин меня поразило то, что все стулья были заняты, большинство — представителями самых старинных семей Бордо. Я поделился своим впечатлением со знакомым дворянином, и он ответил мне, что недаром в городе это место называют "Кабинет помилования".

Вскоре меня пригласили войти в будуар, и во время ожидания у меня было время восхититься помещением, которое казалось обителью различных муз. Там стоял открытый клавесин с нотами, на канапе лежала гитара, а в углу стояла арфа. На мольберте располагался холст с начатой картиной, бюро было завалено письмами, бумагами и, полагаю, прошениями. Была там и библиотека с расставленными в беспорядке книгами, как будто к ним часто прибегали, и, в завершение, стояли также пяльцы с очень красивой вышивкой».

Неудивительно, что, познакомившись поближе с хозяйкой этой обители муз, граф де Паруа не скупился на комплименты:

— Ваши таланты всеобъемлющи, ваша доброта превосходит их, но ничто не может сравниться с вашей красотой.

Тереза, как всегда, проявила себя отличным режиссером-постановщиком. Хитрая женщина старалась показать, что, невзирая на все ее бравирование поведением пламенной революционерки, в сущности своей она оставалась благородной дамой утонченных вкусов, стремившейся использовать свое привилегированное положение для помощи другим. Еще один пример активного участия Терезы в ее судьбе привела в своих очень известных и правдивых мемуарах «Дневник 50-летней женщины» маркиза Анриэтт-Люси де Латур-Дюпен-Гуверне (1770–1853). В описываемый период молодая женщина оказалась в Бордо, будучи на восьмом месяце беременности и с двумя маленькими детьми на руках. Ее муж, сын военного министра, был вынужден скрываться в бедняцком квартале в доме полунищего жестянщика, родственника его слуги. В один прекрасный день ремесленник, напуганный карами, грозившими за укрывательство аристократов, пригрозил выдать его. Молодой человек выпрыгнул в окно и прибежал к Терезе. Та была настолько тронута бедственным положением молодой семьи и твердой решимостью ее главы противостоять всем невзгодам, что выпросила для них у Тальена охранное свидетельство, позволившее им отплыть в Америку.