Читать книгу - "Несносный ребенок. Автобиография - Люк Бессон"

Через неделю моя лодыжка была в порядке, и я возобновил тренировки. Тут-то я и повстречал эту банду бешеных. Им было в среднем по двадцать лет, все они приехали из Шамбери и были членами лыжного клуба «Текам». Я уже не помню, как мы встретились, но я целыми днями ходил за ними как приклеенный. Ребята эти катались на сверхвысокой скорости, и им было неважно, куда, а главное – как ехать. Для них не были препятствиями деревья, распылитель снега, скалы. Вслед за ними я стал перепрыгивать через каменные преграды, поваленные деревья и ручьи. К вечеру ноги становились ватными, а во всем теле была ломота, но я держался, и каждое утро они удивлялись, что я все еще там, с ними, хотя мог бы уже быть в больнице. Очень быстро я стал их талисманом, и они даже подарили мне позднее свою клубную футболку.

Из всей группы по-настоящему добры ко мне были двое: Жозетта и Жан-Леон. Я вспоминаю их улыбки и приветливые взгляды. Жозетта засыпала меня вопросами, заставив немного открыться. На самом деле, это приятно, что кто-то о тебе заботится. Они пригласили нас на свадьбу в Экс-ле-Бен. Эта банда была еще более сумасшедшей, чем банда моего отца, а сама свадьба была шальной. Житель Савойи знает, как устроить праздник, можете в том не сомневаться, и очень скоро идет вразнос, как на спуске, так и на попойке. Свадьба длилась двадцать четыре часа без передышки, под пение местных песен.

На следующий день Жан-Леон и Жозетта отправились в свадебное путешествие в Венецию, и по причине, которая мне неизвестна, вместе с чемоданами они прихватили и меня. Они, конечно, ко мне прониклись, но теперь мне кажется, что причина была иной. Мои отец и мать все чаще ссорились и не хотели, чтобы я это видел. Итак, я провел три дня в Венеции, с голубями, что садились прямо на плечи, и с молодоженами, которые были словно бы моими родителями. Позднее Жозетта родила, кажется, троих детей, и мы потеряли друг друга из вида, но я счастлив, что мимоходом побыл их ребенком и вкусил радости настоящей семейной жизни. А еще они дали мне понять, что одиночество и отсутствие любви – это не злой рок, но просто дурное время, непогода, которую нужно терпеливо пережить. Спасибо им.

Начиная с того времени, все вспоминается довольно смутно. Когда ребенок неспокоен, его память делается короткой. Он живет настоящим, забывая прошлое и не строя планов на будущее. Он закрывает ставни, опасаясь грозы.

В том году в Валлуаре мой отец встретил Кэти. Ей едва исполнилось восемнадцать. Это была хорошенькая блондинка с голубыми глазами. Ее вполне буржуазная семья жила в Нейи. Они отдыхали в Валлуаре, и Кэти подпала под обаяние плохого парня из Пореча. Кажется, у них была идиллия, однако по окончании сезона, вопреки всем ожиданиям, отец, мама и я уехали в Грецию. Пореча я больше никогда не увижу.

На этот раз мы ехали не на «Триумфе», а на «Рено 4L». Машина была существенно больше, но совсем не такой скоростной. Целых пять дней мы добирались до Афин. На острове, на который мы ехали, не было дороги, и машину пришлось оставить в столице. Отец обратился к одной консьержке и попросил разрешения припарковать на полгода автомобиль возле ее дома. Он не говорил ни слова по-гречески, но отчаянно жестикулировал, и в конце концов она его поняла. Консьержка согласилась, и мы погрузились на паром с багажом на закорках. В том году «CET» был поглощен «Клуб Мед», и моего отца в штате не оказалось. Ему пришлось искать работу в другом месте, и он нашел две вакансии инструкторов по подводному плаванию в небольшой курортной деревушке на юге острова Иос. У него не было диплома, но в те времена достаточно было сказать, что он у тебя есть, чтобы тебя взяли на работу.

Гостиница называлась «Манганари». По слухам, какой-то богатенький немец построил ее для одного себя.

В дальней части бухты на серебристом склоне стояли два ряда бунгало. Перед ними, с видом на море, располагались ресепшн, ресторан и танцплощадка под открытым небом. Все было белым, лаконичным, но подлинным. Голубые свежевыкрашенные ставни. Бирюзовая вода в гавани, в которой было видно, как плавала рыба. Маленькая кабина для погружений находилась на другом конце бухты. Она составляла примерно три квадратных метра. Там стояли четыре желтых акваланга, но не было пока ни одного туриста.

Мы приехали в начале мая, и это был, возможно, самый прекрасный период моего детства. Моим родителям нечего было делать, и они принадлежали мне одному. Оба. Вместе. Я видел их и утром, и днем, и вечером. Невероятно. С восходом солнца мы брали лодку, чтобы на ней отправиться к месту погружения. Я оставался на борту наблюдать за пузырями. Мой отец добывал окуней, монстров весом в несколько десятков килограммов. Мы регулярно продавали их в гавани Иоса. Днем было слишком жарко, и дневной сон был просто необходим. Когда солнце делалось более милосердным, я спускался в гавань. Мама учила меня погружаться. На самом деле, я был еще недостаточно силен, чтобы таскать акваланг, поэтому просто прогуливался, вцепившись в него, постоянно трогая губами регулятор, чтобы набрать воздуха.

Как только камни под ногами становились не такими горячими, я принимался осматривать окрестности. Мы находились на другом конце острова, в нескольких километрах от города, и к нам не вела ни одна дорога. В ясный день можно было видеть справа Санторини, а слева – Аморгос. Нужно было идти по скалам около получаса, чтобы добраться до пляжа Манганари. Пляж был огромным и пустынным, если не считать рыбацкой хижины. В очень мелком песке, в котором содержались мельчайшие вкрапления скальной породы, и он поблескивал на восходе солнца.

Частенько я прохаживался до пляжа и обратно. В конце дня солнце опускалось ниже, и когда я заходил поглубже в воду, можно было видеть, как блестят глаза морских языков. Это была единственная возможность их разглядеть, так хорошо они маскировались в белом песке.

Отец купил мне маленький гарпун с трезубцем. Мне было немного больно прижимать к себе натяжное устройство, и у меня на животе появилось красное пятно. Но через несколько дней я приловчился, и у меня даже кубики на животе появились. Возвращаясь в гостиницу, я поднимался на кухню, гордо демонстрируя морских языков, которые висели у меня на кукане. Повар чистил рыбу, а я поджаривал ее на барбекю.

У повара был другой способ ловли. Раз в неделю он спускался в гавань, бросал динамитную шашку и собирал сачком рыбу, всплывшую на поверхность. Едва заслышав звук взрыва, я натягивал маску и мчался в гавань, поскольку две трети оглушенной взрывом рыбы оставалось на дне. Нужно было торопиться, потому что большая ее часть через несколько минут приходила в себя.

Когда объявили, что в ближайшее время появятся первые туристы, отец попросил повара впредь рыбачить где-нибудь подальше отсюда.

Это известие вызвало волнение в наших рядах, поскольку весь персонал уже два месяца маялся от безделья. Однажды утром к бухте подошла красивая яхта длиной около сорока метров. Она была слишком большой, чтобы зайти в нашу маленькую гавань. Туристы, располагавшиеся на крыше кабины, демонстративно прыгнули в воду. Они были настоящими профи и вплавь добрались до берега. Это были красивые немцы, белокурые и голубоглазые, с точеными фигурами. Им было около тридцати. Мне с моими 1,3 метра показалось, что это команда по водному поло.