Читать книгу - "Наследники Скорби - Алена Харитонова"

Эти слезы, эта тоска никак не вязались с нынешним утром, которое выдалось ярким и студеным. Сугробы сверкали, переливались, а ворота и венцы изб мерцали от инея.

Мать не выдержала и расплакалась.

Следом за ней принялась хлюпать носом Елька, а там и Русай взялся сопеть, морщить нос и пытаться справиться с кривящимися губами. Даже брови у него, и те жалобно надломились. Видно было — еле сдерживается.

— Обнимай всех, да лезь в сани, — потрепала Лесана братишку по голове.

Мальчонок в ответ жалобно всхлипнул. Отъезд в Цитадель вышел вовсе не таким, как он ожидал. Отчего-то захотелось на родную лавку, под бок к матери, даже противная Стешка, думающая только о женихе да сватах, не казалась больше такой вредной, даже Елька — молчунья и ябеда — была родной и самой лучшей. Что уж про батю говорить! Ну и пускай подзатыльников навешает, ну и ладно…

— Не бойся, — Лесана приобняла брата за плечи, — я же с тобой, да и в гости сюда будем ездить. Зато кто ж еще похвастается, что с волколаком в одних санях катался?

Братец шмыгнул носом, поглядев на тушу оборотня, смиренно распростершегося в розвальнях.

Обнимались и целовались недолго. Руська слегка воспрянул духом, потому что друзья-погодки глядели на него с восторгом и завистью. И когда Тамир усадил мальчика в сани, вид тот принял важный, исполненный достоинства.

Млада бросила сыну овчинную шкуру — укутаться, да поставила в ноги горшок с углями, чтобы было потеплее. Русай опасливо отсел от волколака и обернулся в последний раз к родным.

Детским умом он все равно не понимал, чему так убивается мать. Ему просто было горько от ее печали, и в носу щипало от ее слез. А в остальном — где уж постигнуть ребенку родительскую тоску, когда отрывают от себя, отдают безропотно самое ценное, самое дорогое — дитя, на которое прав имеют больше, чем все креффы и все обережники вместе взятые?

— Доченька, он что же, так и поедет — со страхолюдиной этой? — с дрожью в голосе спросил отец.

— Волку не по силам колдовство разорвать, а Русаю теплее так, — постаралась успокоить родителей Лесана, но понимала — нынче они ее не слышат.

Любовь слепа, глуха и молчалива, а от боли — еще и глупеет.

Но в душе все равно, словно колючий еж, шевельнулись воспоминания. Те же слезы материнские, лишь седины и морщин у Млады прибавилось. Та же угрюмая сосредоточенность отца. Те же ревущие Елька со Стешкой, только старше. А вместо Клесха — она, Лесана, забирает снова из рода дитя. Меньшое. Самое любимое.

Тамир, будто почувствовав смятение и тоску спутницы, забрался в розвальни, пнул Люта, чтобы подвинулся, и уселся на передок.

Последней на соломе прилегла Лесана, обняла братца, привалилась спиной к теплому волчьему боку и помахала родне. Снова заплакала мать. Снова лицо отца почернело от тоски, сделавшись неподвижным, будто камень. Снова всхлипывали сестры. А сельчане смотрели с жалостью и завистью разом.

И только Зюля с Ярко нетерпеливо гарцевали. Их не пугал запах зверя, их манила дорога — белая и бескрайняя.

Сани тронулись, снег заскрипел под полозьями. Все. Домой.

И на душе стало не так пасмурно.

* * *

Дарина которую уже ночь не спала. Проваливалась в смутное забытье, снова выныривала — в поту и испарине. Сердце колотилось бешено, в горле было сухо, воздуха не хватало. Она садилась на лавке, пыталась раздышаться, клала руку на округлившийся живот, в котором уже чувствовала дитя, и слепо смотрела в темноту. Тоска обвивала сердце, словно змея, стискивала, не отпускала.

Как там в Вестимцах? Как Эльха, Клёна как? Поди, все глаза выплакали, узнав, что сгинули Лущаны. Уж только бы все было хорошо, только бы увидеть их, обнять… Хранители светлые!

А Клесх? Как он — неведомо где? Лишь бы жив. Лишь бы не сгинул…

Она запретила себе плакать. Нельзя. Дитя под сердцем не виновато в скорбях, ни к чему ему материнские слезы и горе. И она ходила по темному покою, баюкая живот, поглаживая, и тем лишь успокаивалась — не совсем одна…

Но нынче сделалось вдруг совсем худо. Приснилось, что бежит по темному лесу, с сорокой на плече, а белокрылая вестница отчего-то злобно клюет ее плоть. По ребрам стекает горячая кровь, пахнет зверем и страхом, луна мелькает среди черных стволов, и сердце надсаживается от яростного бега. А потом она упала, и встать уже не смогла.

Проснулась с криком. Вскочила. Во рту было солоно — прикусила щеку. Дитя беспокойно ворочалось в чреве. И мать расплакалась от смутного страшного предчувствия, от боли и тоски.

Достала из сундука черную рубаху мужа, прижала к лицу, вдыхая запах. Чистая ткань пахла Цитаделью и лишь слабо-слабо — Клесхом. А, может, то и вовсе казалось. Дарина глубоко и трудно дышала, пытаясь успокоиться. Затем затеплила светец, потому что в темноте было страшно, и вернулась на лавку. Села, подобрав под себя ноги, устремила бездумный взгляд в пламя лучинки.

Огонек подрагивал, за окном выл ветер. Впервые Дарина подумала о том, как жил здесь Клесх. В холоде и камне. Один. И больно-больно зашлось сердце от любви и жалости.

Утро долго не наступало. Казалось, ночь повисла на века. Одна лучинка сменяла другую, а ветер все выл, и за окном стояла тьма. Но мало-помалу небо начало светлеть, серые сумерки вползли в комнату. Дарина оделась. На поварню она побрела, чувствуя себя больной и разбитой. Но лучше уж отвлечься работой — перебирать крупу для каши, чистить лук — только не сидеть вот так: без дела, задыхаясь от внезапного страха.

Солнце уже перевалило за полудень, когда во двор крепости въехал усталый вершник. Дарина услышала скрип открываемых ворот и выскочила из Башни целителей, где помогала Русте разбирать травы.

Мелькнула в душе надежда, что это вернулся Клесх — пора ведь уже. Предзимки кончились, ветрень установился снежный, морозный. Но приехавшим оказался незнакомый вой. Он спешился, бросил поводья служке и огляделся. Увидел Дарину — и брови поползли на лоб. Не каждый день беременную бабу в Цитадели встретишь.

Женщина подошла к незнакомцу:

— Мира в пути. Издалека ты, обережник, приехал?

Он глядел по-прежнему удивленно:

— Мира в дому. Не так уж. Из Ближних Враг.

— Из Враг? — Глаза у Дарины заблестели.

Ближние Вр

а

ги находились на восход от Вестимцев — вдруг…

— А ты через Вестимцы не ехал ли? — робко спросила женщина.

— Нет. Через них теперь мало ездят… — он хотел было добавить что-то еще, но осекся. — А у тебя в Вестимцах родня, что ли?

— Дети…

— Дети… — повторил ратоборец задумчиво. — Не знаю, как там чего.

И отвернулся. Однако то ли сделал это слишком поспешно, то ли что-то во взгляде воя изменилось, но Дарина повисла на его руке: