Читать книгу - "Женское оружие - Елена Кузнецова"

Плаву слова про якобы голодное житье в крепости задели не на шутку. Она попыталась было сорвать свою досаду на Верке, но та, вытаращив глаза, искренне заверила повариху, что сама в эту глупость ни чуточки и не поверила, а, наоборот, с дурами, что такое плетут, поругалась, и чуть в волосья друг дружке не вцепились. Так что даже и душу отвести Плаве не на ком оказалось.

Едва только главная стряпуха крепости, раздосадованная обидными слухами, с огромным трудом выдворила из кухни доброжелательную болтушку и вздохнула с облегчением, как тут же еще одна гостья из ненавистного Ратного в ее хозяйство заявилась, и опять с указаниями. Вот и не выдержала она, сорвалась и вслед за Веркой, но уже не так вежливо, выставила на улицу и сноху боярыни.

Татьяна же от такого самовольства оторопела. Дома, в Ратном, иные из родственниц поначалу позволяли себе на нее голос возвысить — та же Дарена, например, но она-то младшую дочь своего свекра еще девчонкой знала, да и без дела не оговаривала, порой и подсказывала что полезное: все-таки в сильном роду много лет большухой была. Но и она притихла после того, как Анна несколько раз жестко оборвала ее да на место указала: «Из милости вас в род взяли, невместно тебе снохой боярина помыкать! Заруби себе на носу и прочим передай — она вам теперь не Загляда, а боярыня Татьяна Фроловна!» (крестным отцом-то у нее деверь был). Впервые тогда Татьяну по отчеству назвали — она не сразу и поняла, что это ее. Но при этом так на саму Таню зыркнула, что лучше бы уж отругала. После того двоюродные сестры и вдовы братьев с ней, младшей снохой воеводы и женой наследника, всегда почтительно разговаривали, а племянницы так и вовсе взглянуть в лицо не смели… пока Анна в крепость не перебралась. Тогда все потихоньку возвращаться стало, но Татьяне уже до этого дела не было — она ушла в мысли о таком долгожданном ребенке, отчаянно боялась не доносить дитя и так же отчаянно надеялась, что с его рождением к ней вернется давно ушедшее счастье.

Вот и сейчас расстроенная Татьяна, махнув рукой на нахалку — что с ней связываться, только еще больше настроение испортишь да ребеночку повредишь, — повернула к девичьей избе: хоть там на лавке посидеть, отдохнуть да успокоиться. Но на улице шум и гам мешали думать, мухи щекотали кисти рук и шею, в лицо лезли, оводы налетели — только успевай отмахиваться. Татьяна уже встала, чтобы пойти в горницу — хоть там, вдали от посторонних глаз выплакаться, в себя прийти, но вдруг кто-то обнял ее сзади за плечи. Она испугалась, дернулась, обернулась… но руки были ласковые и совсем не чужие. Артюша! Сам ее нашел…

— Искала меня, матушка?

У Татьяны сердце зашлось от счастья — впервые приемный сын назвал ее матушкой!

— Артюшенька! — охнула она и обняла отрока. Еле дотянулась — какой же здоровый вымахал. — Да я просто увидеться с вами… Ты, чаю, тоже весь в заботах, как братья?

— Эт как водится. Только дела никуда не убегут, они у нас каждый день, а ты к нам первый раз приехала.

Татьяна опять чуть не разревелась на пустом месте, теперь уже от радости и умиления: много ли матери надо…

— Артюха! Ну скоро ты там?! — Звонкий голос незнакомого отрока, выскочившего из-за угла, все разрушил. Хоть и понимала она, что негоже Артемия удерживать, отпустить надо, но невольно вцепилась в рукав приемного сына. А он, к ее радости, не торопился, как братья, не оглядывался — отмахнулся от парня, заглядывая Татьяне в лицо.

— Иди, Максим, догоню я… Что случилось, матушка? — заботливо спросил он. — Ты, никак, плакала?

— Да нет, хорошо все… в глаз соринка попала… — слабо улыбнулась Татьяна, сама понимая, как неправдоподобно выглядит ее объяснение, но ничего более подходящего на ум не шло.

— Если ты из-за вчерашних дур, так и не думай! — покачал головой отрок. — Они твоего мизинца не стоят! Ты, главное, не забывай — у тебя теперь не двое сыновей. Четверо нас. Ужо этим вертихвосткам твои горести отольются, будь покойна… — Артемий недобро прищурился. — Разберемся с ними, дай только срок.

— Бог с тобой, и не думай! — не на шутку испугалась Татьяна. — Вам в эти дела лезть не надобно… — Но у самой от такой готовности ее защищать приятно потеплело на сердце. Дождалась! Хоть на старости лет будет, к кому голову преклонить, коли мужу не нужна.

— Урядник Артемий! — Над самым ухом рявкнул теперь уже мужской командный голос. — Ты почему здесь?

Татьяна с неудовольствием узнала Алексея и поежилась. Хорош, конечно, не зря бабы по нему сохнут, Анька вон вовсе голову потеряла на старости лет, зато сама Татьяна его на дух не переносила и побаивалась. Да и он на нее смотрел, словно на пустое место, даже и не уверена была — помнит ли, как звать, и узнает ли в лицо, если где на улице встретит. Как Фрол после того случая… Вот и сейчас принесла его нелегкая! Артюша сразу вскинулся, в струнку вытянулся:

— Виноват, господин старший наставник!

Правду сказать, когда Алексей разглядел, с кем это отрок лясы точит, то смягчился взглядом, кивнул Татьяне, здороваясь, и заметил подчиненному:

— Не задерживайся. Договорите — и чтоб тут же на месте был!

После такой встречи какие уж разговоры! Глянул приемный сын на Татьяну в последний раз и помчался — видно, крут с ними Алексей, она уж испугалась, что и на нее рявкнет, как батюшка Корней — тот бы случая не упустил. Всю радость от Артюшиной душевной ласки ей этот окрик испортил, опять злые мысли одолели.

Так и пошла она потихоньку в горенку — не хотела подступающие слезы всей крепости показывать, лучше уж одной выплакаться. Да только к пущей досаде на самом пороге девичьей избы столкнулась с оживленно переговаривающимися довольными бабами, которые как раз из посада вернулись. Татьяна-то в глубине души надеялась, что свои ратнинские бабы ее раздражение и досаду на здешние порядки поддержат, посочувствовала им, что ломают привычный уклад, переезжают в эту суету, порадовавшись заодно, что ей-то самой такое не грозит, а они вон какие довольные — будто в этой постылой крепости им медом намазано. Даже Ульяна, которая всю дорогу охала и переживала, теперь сияет, словно начищенное блюдо.

Старшая сестра мигом заметила, что Татьяна вот-вот расплачется, загородила ее от остальных, особенно от Верки, которую хлебом не корми — дай прицепиться… хуже овода зудит, разве что не жалит.

— А я ведь и не видела, ладно ли тебя тут устроили, — перебивая говорившую что-то Ульяну, Вея решительно, совсем как в детстве, взяла младшую сестру за руку и почти потащила внутрь, а та, точно так же, как и много лет назад, послушно пошла за ней.

— Вот, возьми и оботрись. — Вея намочила рушник водой из стоявшего тут же кувшина, протянула Татьяне. — Что случилось-то?

— Да ничего вроде… Просто… лихо как-то, все не так, как дома. Зря я сюда поехала, никому до меня дела нет — сыновья и то отговорились, дескать, заняты.

— Ну это маета наша бабья, при беременности дело обычное, поплачь — полегчает, — усмехнулась старшая сестра. — А что заняты, так оно и понятно — завтра в поход уходят, до бабьих ли прихотей им. Ты же вроде жена смысленная, должна такие вещи понимать.