Читать книгу - "Гарвардский баг - Мира Вольная"

Я коснулся пальцами скулы, погладил, опустил на шею.

— Знаю, Слав, готов помочь. Только есть еще несколько деталей. Могу? — я спрашивал, потому что совсем не был уверен в том, как Лава отреагирует, кажется, что для одного вечера воспоминаний более чем достаточно.

Славка смотрела на меня в полной тишине несколько долгих секунд, а в ее взгляде эмоции меняли одна другую с какой-то нечеловеческой скоростью. Ярость сменилась настороженностью, настороженность — болью, боль — страхом. Решимость, опять страх и снова боль.

— Валяй, — кивнула она едва заметно. Отпустила плечи, сосредоточилась на пуговицах моей рубашки, начала теребить. Мелкая моторика, ей надо было что-то делать, якорить себя, чтобы опять не свалиться в кроличью нору кошмаров. Плевать, пусть хоть оторвет нахрен, если так ей будет легче.

Я выдохнул, собрался с мыслями.

— Что значит пятнадцать на твоей двери? — спросил в итоге, наклоняясь, чтобы поднять бокал с пола и снова налить в него виски.

— Мы так время считали, — пожала Лава плечами, принимая у меня напиток и делая глоток, второй рукой все еще вертела пуговицу. — Не неделями, а по пятнадцать дней. Хотелось… хотелось тогда чего-то такого, чего Сухоруков не поймет, что не сможет отнять или контролировать. «Превет» тоже оттуда, как и Стася. Только Дым называл меня Стасей. Мы, конечно, неправильно считали дни. Сложно было ориентироваться, свет ото входа почти не проникал, особенно, когда пришла зима.

Снова пауза и большой жадный глоток, как будто внутри стекла всего лишь вода.

— Когда Екатерине Николаевне сказали, что Димка умер… Она пришла к нам… Она так смотрела… — Славка затрясла головой. — Я совсем перестала спать, не отходила от мамы, не отпускала ее на работу, закатывала истерики. Потом был суд, программа защиты, новые дата рождения и фамилия, новый город и снова психологи. Все время было страшно. Дико, ужасно, невыносимо страшно, — Воронова залпом допила остатки виски, отстранилась. Посмотрела твердо и ровно. — Психологическая травма, — скривилась злобно, голос снова был спокойным, и дышала Лава почти как обычно, только продолжала крутить пуговицу, пальцы на бокале отбивали дробь. — Это не травма, Гор, это ампутация. Потому что травму можно вылечить. А ампутированное чувство — нет. Можно поставить биопротез, купить коляску, костыли, делать вид, что все хорошо. Но ни хрена не хорошо. Сухоруков забрал у меня чувство безопасности. Забрал навсегда. В первый раз, когда увел Дыма. Я никогда с тех пор не чувствовала себя в безопасности. Я никому не доверяю.

И ее последние слова прозвучали с вызовом и агрессией, зелено-карие глаза сверкнули холодом.

Нет. Не пройдет в этот раз, я на такое не ведусь больше, не пугает и не отталкивает.

Беда в том, что я понял, что со Славкой будет сложно, почти сразу, как только вляпался. С того синего платья, переговорки и насмешливо кривящихся губ. У меня почти полгода было, чтобы понять, принять и пропустить через себя. Так что теперь я — полностью потерянный разраб, и меня все более чем устраивает.

— Ты рассказала мне, — покачал головой в итоге, забирая пустой бокал.

— Потому что ты видел много, — пожала Воронова плечами. — Ты поможешь найти того, кто делает все это, — неопределенно обвела она пространство рукой.

С языка рвалось возражение, раздражение поднялось откуда-то из самого нутра, и пришлось себя тут же тормозить и одергивать. Не то время, не то место и бессмысленный по своей сути спор. Пусть пока считает, как ей удобнее, вопросы доверия-недоверия вполне подождут.

Поэтому я только кивнул и снова прижал Воронову к себе, принялся гладить по плечам и спине, стараясь расслабить. Она все еще немного дрожала. Голос был хриплым.

— Кто такой Краснов Эдуард Валентинович? Ты искала…

— Я помню, — перебила Славка, устраиваясь удобнее в моих руках. — Это мужик, с которым Сухоруков общался в тюрьме. Хотела проверить, что с ним стало и где он сейчас. Я просто не понимаю, кто может знать все то, что знает анон.

И здесь я был с ней полностью согласен. Есть, конечно, варианты… Но варианты есть всегда, и неплохо бы сузить круг поиска.

— Я знаю, как это прозвучит, — скривился, — но ты уверена, что Дима и Сухоруков мертвы?

— Дима — да, Сухоруков… Я не видела его могилу, о смерти узнала из некролога, когда полезла рыться, когда все это началось…

— Сейчас будет «но», — хмыкнул я.

— Да, будет. Слишком сложно для Светозара, слишком запутанно. Он был умным, но не настолько. Да и… сколько Сухорукову сейчас? Под семьдесят? Слишком сложная схема, — покачала Славка головой.

— Мама Димы? — спросил, перебирая в голове еще варианты.

— Нет. Абсолютно точно, — кивнула Лава уверенно. — Все по тем же причинам. Она… Она потерялась после смерти Дыма совершенно. Превратилась в собственную тень. У Екатерины Николаевны нет связей, чтобы найти меня, денег, знаний. А главное, желания. Думаю, когда мы уехали, ей стало проще — с глаз пропало живое напоминание о том, что ее сын мертв.

— Какие-то родственники? Друзья Нестеровых?

— Насколько я знаю, нет. Но Сухоруков в тюрьме общался с психиатром, может, кто-то есть с его стороны. Я просто не знаю, кто это может быть. И не понимаю, зачем кому-то доставать меня. Это странно.

— Здесь что-то личное, Слава. Ты же понимаешь? — спросил, особенно не надеясь на ответ. Скорее, просто рассуждал вслух. Потому что слишком много деталей, слишком много из прошлого, о котором знали только двое, один из которых мертв. Надо проверить, на самом деле, точно ли Дмитрий Нестеров мертв.

— Понимаю, — кивнула Лава, вздыхая. — Но с этим пониманием все только сложнее.

— На тебе было кольцо, которое подарил Дима, когда Сухоруков вас похитил? — задал следующий вопрос.

Воронова задумалась на несколько мгновений, нахмурилась. Оставила мою пуговицу в покое и перевела взгляд на собственную правую руку, провела по указательному пальцу.

— Было, скорее всего, — проговорила неуверенно. — Я его не снимала почти, но точной уверенности у меня нет. Я… есть детали, которые я помню очень хорошо: темный камень, решетку, замок на ней, запах и звуки. А есть… есть многое, что стерлось из памяти. Я почти не помню, во что был одет Сухоруков, не помню, что мы ели, не помню, какое было время года, когда я сбежала. Знаю, что осень, но не помню этого, понимаешь? Но мы можем посмотреть мои показания. Достать их, думаю, будет проще, чем все остальное. И… — Слава замялась, пальцы опять вернулись к моей пуговице, — надо поговорить с мамой Дыма, только… я не знаю…

— Не думай пока об этом, — покачал я головой, пересадил Воронову на диван, поднялся. — Где у тебя чемодан? Только не тот, с которым ты ездила на корпоратив, нормальный?

— Что? — Славка смешно хлопнула глазами.

— Чемодан, говорю, где? Я тебя тут одну не оставлю, — покачал головой. — Поживешь у меня.