Читать книгу - "В сердце роза - Алекс Гарридо"

Потому что любил — свободных. Понимаешь ты? Только так. Я никогда не хотел, чтобы ради моей прихоти из человека делали… О, что ты можешь знать, ты, который сам сказал, что никогда не делил ложа с теми, что под покрывалом. И в этом ты мне брат, хоть разного мы желаем и ищем, но подневольных не неволим к тому, что только вольное и бывает, а иначе… Невольник, раб, без воли и гордости, без желаний и без самого себя — нет!

Не этого я хотел, и лишь однажды… И не смог.

Страшнее страшного было мне это. И если бы ты мог представить, или понять, или почувствовать, как он был красив, о, как. И что он был для меня, и что была его красота для меня, и как я никогда не мог и не смогу забыть его лица, и нет такого второго в мире. Ты — разве можешь понять?

Теперь могу жалеть его. Тогда мог только убить. Унижало меня, что тело, столь сходное с моим, и красота, столь меня восхищавшая, не достигали достоинства человека и были низки. Это унижало. Меня.

Никогда с тех пор я и близко не подходил на рынке к тем рядам, где торгуют такими.

И не могу простить ему.

Одно было спасение от бесчестия. Я убил его быстро, и он не мучился. Я только хотел, чтобы его сразу не стало, чтобы его никогда не было. И его не стало. Сразу. И теперь навсегда: он был. О Эртхиа, не удивительно ли, что человек может быть так прекрасен? И не удивительно ли, что я давно думал, что забыл о нем, и много боли мне пришлось испытать, и стал я мягче женщины. Но сейчас вспомнил о нем — и будто его драгоценное тело еще не остыло здесь, рядом, руку протянуть… И мой гнев все еще сильнее горя.

И даже Аренджа не был мне так дорог, как этот, беззащитный.

А Эртхиа, морщась, приподнимался в стременах, чтобы дать ветру высушить промокшую от пота одежду, и мокрой она была только там, где тяжестью тела оказывалась прижата к седлу. В других же местах пот, не успев выступить, тут же иссушался обжигающим ветром, подобным летящему пламени, и Эртхиа думал: не так ли Тахину? И как он живет в огне, если мне и малого жара от высоко в небе подвешенного светила не вынести.

— Видишь те серые камни? — обернулся к нему Дэнеш.

Эртхиа только качнул в ответ головой, обмотанной платком от солнца, и горячего ветра, и несомого им тонкого песка.

— Что нам до них? — спросил за него Тахин.

— Это гельт, который мы ищем. Там отдохнем, — пообещал Дэнеш и повторил это для У Тхэ.

— Я понял, — ответил У Тхэ на хайри.

Эртхиа набрался сил разлепить сожженные губы:

— Зук? Или хава?

— Ни тех ни других там нет. Место заповедное и запретное, кроме одной ночи в году, но, если я не ошибся в расчетах, нам ничего не грозит.

— Хорошо бы.

И они направили коней к тем камням, которые все росли им навстречу и обернулись грядами изглоданных ветром невысоких скал, и в них нашелся проход, и путники въехали в наполнявшую его горячую тень, и пустили коней по тропе, которая, то поднимаясь, то опускаясь, огибала острые выступы и глыбы, торчавшие из песка. И глаза их наполнились тенью и увлажнились, и они жмурили их и раскрывали широко, радуясь отдыху от слепящего солнца. Кони ступали бодро, почуяв воду, и сами путники уже почувствовали ее запах, и повеселели, и им казалось что слышат шелест травы и журчание ручья, и так это было здесь невозможно, что впору было опасаться, что лишились рассудка.

И Эртхиа каблуками поторопил коня, когда тропа побежала вверх, и за краем этого подъема виднелось только небо, и Эртхиа понял, что они приближаются к журчанию и шелесту, и сейчас, стоит подняться до верха, станет видно все это. И он зажмурил глаза, выезжая на солнце, и открыл их на переломе тропы, и устремил вниз нетерпеливый взгляд.

И рванул на себя повод.

Дэнеш поспешил догнать его и первым из спутников поднялся на гребень и остановил коня. У Тхэ и Тахин подъехали следом. И тоже остановились, глядя вниз, не в силах оторвать глаз от того, что открылось им.

Там внизу, на берегу длинного заросшего высокой травой озерца, на разрытом множеством следов песке темнели остывшие кострища. Между ними, как в лавке торговца, прямо на песке лежали словно бы свертки дорогих тканей, ярких, сверкающих золотым шитьем, и ветер сыпал песок на драгоценные браслеты и ожерелья и шевелил легкие, прозрачные как воздух вуали и пряди волос, рассыпанных по песку.

— Шад-дам, — без голоса сказал Тахин.

— Что с ними? — прошептал Эртхиа. — Здесь мор?

— Я ошибся, — сказал Дэнеш.