Читать книгу - "Империя Звезд - Элисон Бэрд"

Эйлия большую часть своего времени проводила в дворцовой библиотеке, где ей было разрешено читать любые книги, которые только попадутся ей на глаза. Помимо множества томов давно утраченной литературы и фольклора здесь был еще и обширный раздел черной магии: полки, уставленные томами в черных переплетах. Их Эйлия тщательно избегала, помня, что послужило причиной падения самого Мандрагора. Он в ответ на ее тревоги только смеялся.

— В знании нет опасности, принцесса, — отчитывал он ее. — Опасность лишь в невежестве.

Но многое другое она читала с энтузиазмом: истории, написанные исследователями и поселенцами других миров, рассказы о войнах и подвигах древних времен. Иногда Мандрагор составлял ей компанию в библиотеке, указывая на тома, которые могли бы ее заинтересовать — конечно, сам он их прочел все, — и рассказывал о мирах, на которых побывал, о людях, которых там видел. Он знал многих исторических лиц Меры и Арайнии — людей, которые для нее были всего лишь именами на уроках истории, — и Эйлию слегка смущало, когда он рассказывал о них как о случайных знакомых.

— А, Ингард Храбрый, — говорил он. — Действительно был храбр, этого у него не отнять, и мечом владел отлично. Еще он был шумный, неопрятный и зачастую хамоватый. Все-таки он был воспитан волками, а это сказывается.

Или:

— Говорил я Валивару Девятому, что Зимбуре никогда не покорить Маурайнию, но он настойчиво продолжал свои набеги.

Или:

— О, я вижу, ты читаешь Бендулуса. Он никогда не умел просто излагать факты. Однажды он мне сказал с абсолютно честным лицом, что гадюка припадает ухом к земле, слушая шаги своей дичи, а другое ухо зажимает хвостом.

Очень трудно было представить себе, что этот радушный хозяин и собеседник вскоре предпримет попытку ее убить, если ока не встанет на его сторону. Это было, как думалось ей, вроде игры с полуприрученным зверем, который в любую минуту может выпустить когти. Не было никаких признаков, чтобы на него действовали ее аргументы, и Эйлия начала терять надежду. Время истекало, а еще она все сильнее тревожилась из-за Синдры Волхв. Хотя эту женщину она больше не видела — наверное, Мандрагор велел ей не попадаться Эйлии на глаза, — ей казалось, что Синдра все время где-то рядом, как ядовитые испарения в воздухе. Не может ли Синдра отравить ум Мандрагора неприязнью к ней, Эйлии?

— Ты проигрываешь, — заметил Мандрагор в тот вечер, когда они в сокровищнице играли в стратагему.

Эйлия подняла глаза, пытаясь понять, только ли об игре он говорит.

— Я проигрываю, потому что ты мошенничаешь, — ответила она тоном легкого упрека, глядя на золотые и серебряные фигуры на доске. — Конные рыцари не бьют слонов. Это против правил.

— Так ты все-таки следишь за игрой. А по правилам я никогда не играю, — ответил Мандрагор, не поднимая глаз от доски. — Те, что пытаются связать себя кодексом чести, обречены на поражение. В любом игре побеждает сильнейший — или хитрейший, но не честнейший. Твой ход. — Он выпрямился и откинулся на спинку кресла.

Не могло быть сомнений, что он говорит не о настольных играх.

— И все же лучше вести себя честно, — заявила она, минутку подумав. — И ты сам в это веришь, иначе бы ты не чтил договор, который заключил со мною.

— Ты сама веришь в то, что говоришь, принцесса, или же просто повторяешь уроки, которые в тебя вдолбили? Вспомни, ты здесь свободна, и твои мысли — тоже. Ты можешь делать, говорить и думать что только пожелаешь, и никто здесь тебя за это не осудит. То небольшое царство, что я создаю, будет уникальным. Никто и ничто не войдет сюда без моего разрешения, ни свет или тьма, ни добро или зло не будут здесь править. Буря, что бушует снаружи, пусть дует мимо моей двери — я не впущу ее. — Он оперся подбородком на руку, задумчиво разглядывая Эйлию. — Ты тоже жаждешь свободы, или ты бы не была здесь. Ты сбежала от своих опекунов.

— Сбежала? Я искала тебя для переговоров, чтобы установить перемирие!

— Так ты себе сказала. Но разве в самой глубине души ты не желала быть свободной? Не обрадовалась, когда вырвалась наружу одна, без цепей, без стражи?

Опять он требует от нее честности.

— Да, — ответила она тихо, вспомнив дикую радость, когда она взяла на себя управление летающим кораблем и послала его в Эфир.

— Ну вот, теперь, когда ты здесь, зачем тебе возвращаться?

— Потому что я не могу жить лишь для собственного удовольствия! Я нужна народу Арайнии.

— В самом деле? Хорошо, а ты сама? Что нужно самой Эйлии? Зачем приносить себя в жертву людям, которые ради тебя палец о палец не ударили? Ты воистину их любишь или тебя привязывает к ним лишь безрадостный долг? И род человеческий всегда был к тебе неизменно добр?

Она нехотя припомнила жестокость девушек в маурийском монастыре, дни, полные издевок и колкостей, превращавшие ее жизнь в мучение.

— Ты хочешь научить меня ненавидеть, — сказала она спокойно, выпрямляясь и глядя ему в глаза. Он знал, что ей пришлось пережить, и хотел этими воспоминаниями причинить ей боль и пустить мысли по кривой дорожке. Но разве для этого он не должен сам понимать, как ощущается такое страдание? — Они тебя действительно сильно обидели? — спросила она в неожиданном вдохновении.

— Что? — спросил застигнутый врасплох Мандрагор.

— Дети, что кидали в тебя камнями и обзывали тебя, когда ты был ребенком, в Зимбуре. Эти шрамы так и не зажили?

На миг, на краткий миг казалось, что он действительно застигнут врасплох. Но тут же золотые глаза превратились в закрытые ставнями окна. Он резко встал из-за стола, подошел к высокой арфе и стал подбирать на ее струнах дрожащий мотив.

Не зная, одержала она победу или потерпела поражение, Эйлия попыталась сменить тему на нейтральную.

— Я и не знала, что ты играешь на арфе, Мандрагор.

— Одно из преимуществ долгого срока жизни состоит в том, что можно стать мастером практически в чем угодно. Я в свое время делал многое — и был многими.

Он продолжал перебирать струны.

— Я знаю эту песню, — сказала она, пытаясь поддержать разговор. — Она написана на слова баллады Барда, которую я всегда любила.

— Правда? — Он состроил гримасу. — Она с жуткими длиннотами и до тошноты сентиментальна. Я не числю ее среди своих лучших достижений.

До нее дошло не сразу.

— Ты…

— Я, — мрачно ответил он. — Я и есть так называемый Бард из Блиссона. Прошел я через этот поэтический этап. Неужели твоим достопочтенным ученым не приходило в голову, что их безымянный бард слишком долго жил? Для любого человека написать такое объемное собрание сочинений за каких-то сорок лет — задача совершенно невыполнимая.

Эйлия стояла, остолбенев. Не может быть. Он лжет. Этот холодный циник — автор тех стихов, которые она так любит?

— Но ведь эти стихи так благородны, так чувственны! — возразила она, не думая.