Читать книгу - "Герой должен быть один - Генри Лайон Олди"

Раскаленный добела Гелиос медленно полз по блеклому небосводу на запад.

— Совсем сдурел старик. — Высокий статный воин покосился на солнце и принялся нехотя стаскивать с головы глухой шлем с пышным султаном и узкими прорезями для глаз.

Потом воин отбросил со лба седую прядь — единственную в черной как смоль шевелюре — и уселся на порог полуразвалившейся хибары близ северо-восточной окраины семивратных Фив.

Пристроив шлем рядом, он огладил султан рукой, словно это было живое существо, и вновь глянул вверх.

Слепящий бич наискось хлестнул его по лицу, заставив зажмуриться.

— Вот я тебя! — воин погрозил солнцу кулаком.

Как ни странно, угроза возымела действие. Вокруг дряхлого строения стало ощутимо прохладнее.

— Так-то лучше, — с удовлетворением буркнул воин, даже не соизволив удивиться столь странному капризу погоды, — кстати, никак не отразившемуся на близлежащих Фивах.

В следующее мгновение воздух в пяти шагах от дома затуманился, сплетая в дрожащее марево стеклянистые нити-паутинки; и усталый, осунувшийся юноша выступил из проема открывшегося Дромоса.

— Радуйся, Гермий, — ясно и чисто прозвучал голос воина.

Юноша вздрогнул и с нескрываемым изумлением уставился на говорившего.

— Ну… радуйся, Арей, — наконец выдавил Гермий.

Арей резко встал и подошел к Лукавому. Дромос еще не захлопнулся, и бог войны плечом раздвинул вязкие волокна, вглядываясь в картину, открывавшуюся на другом конце.

…Сожженные дотла Флегрейские поля,[44]ровная, как стол, аспидно-угольная равнина; да это и был уголь, местами тлеющий или дымящийся, над которым собиралось в складки низко нависшее покрывало ночного неба с редкими, болезненно покрасневшими глазами звездных титанов.

Темные колонны на горизонте шевельнулись, заставив незрячие язвы звезд сочиться грязной сукровицей, и двинулись, вздымая прах пожарища на теле Матери-Геи…

Гермий резко свистнул, хлопая в ладоши, и Дромос закрылся.

— Вообще-то говорят, что незваный гость хуже гиксоса, — Лукавый еле удержался, чтоб не наподдать ногой Ареев шлем, забытый на пороге. Даже крылышки на задниках сандалий Гермия агрессивно встопорщили перья.

— Кто говорит? — медовым тоном осведомился Арей, как ни в чем не бывало усаживаясь на прежнее место. — Если гиксосы, тогда не верь. Врут, подлецы…

Гермию и в страшном сне не снилось, что прямодушный Эниалий способен разговаривать подобным образом.

— Ладно, — обреченно махнул рукой юноша. — С чем пожаловал, братец?

— Проведать, — усмехнулся Арей. — Справиться, благополучен ли. Давненько в гости не заглядывал.

— Ты — ко мне?

— Я — к тебе.

— Издеваешься, Эниалий? Ты вообще никогда не бывал у меня, — Лукавый машинально отметил, что чуть ли не дословно повторяет фразу кентавра Хирона тридцатилетней давности.

— Лучше поздно, чем никогда. Про Совет Семьи слыхал?

— А что, он уже начался? Мать-Гея…

— Он уже кончился. Опоздал ты, Килленец, — видать, есть для тебя дела поважнее Семейных Советов!

— Может быть. И все-таки: зачем пожаловал?

— За помощью, — просто ответил бог войны, тыльной стороной ладони вытирая мокрый лоб.

И Лукавый на мгновение растерялся.

Тихий он сегодня был, Арей-Неистовый.

Замученный.

— Совет начался призывом к войне с Гигантами, — продолжил Арей, — а закончился скандалом.

— Из-за Гигантов?

— Из-за Геракла. Спроси лучше, кому из Семьи этот Мусорщик-Одиночка не успел насолить?! Отец им: берем Геракла и идем на Флегры бить Гигантов, а они отцу: неизвестно, мол, кого твой любимец раньше бить станет — Гигантов или нас! Отец им: герой, дескать, подвиг на подвиге, двенадцать лет беспорочной службы; а они отцу: это уж точно! И давай вспоминать наперебой: дедушку Океана веслом огрел, Танату-Убийце оба крыла из суставов вывернул, Нерею-Морскому так поясницу измял, что тот до сих пор боком плавает, Гелиоса пристрелить грозился…

— А надо было пристрелить! — вставил Гермий, с ненавистью глядя на белый диск светила.

— …Посейдон детей хоронить не успевает — на сегодняшний день шести сыновей и двух внуков лишился! Кто убил? Геракл! Короче, в поддержку отца выступили только мы с Аполлоном. Трудяга Гефест воздержался.