Читать книгу - "Русь измочаленная - Юрий Гаврюченков"

— Бегом марш! — скомандовал Щавель.

С дорогой было всё более-менее ясно даже в темноте. Отряд убрался с Новой Слободы на Краснопролетарскую, где селились основательные семейные кустари слесарного и колёсного дела. Там не было по ночам пьяных драк, а царила патриархальная тишь да гладь. Измученные работой и домочадцами, пролетарии дрыхли без задних ног. Дружинники сквозанули через пролетарские кварталы и свернули на Садовое кольцо. Широкая дорога была замощена деревянной брусчаткой. Сапоги топали по тороцам. Щавель приказал перейти на шаг.

— Смотреть в оба! — выдохнул он. Скоро должно быть метро.

Ночь уходила в самую свою задницу. Зачинался предрассветный час, когда сон наиболее крепок. Щавель вёл дружинников не таясь — двадцать человек под окнами всё равно не спрячешь, весь расчёт был на то, что, по уверениям Тибурона, пролетарский район не охраняется. Городская стража патрулирует центр, да и то бдит лишь первую половину ночи, но это не повод расслабляться — вынырнувшая из проулка фигура мигом скрючилась, прижав голову к земле и воздев зад к небу. При ближайшем рассмотрении это оказался насмерть перепуганный манагер. От неожиданной встречи с негаданной опасностью он незамедлительно застыл в позе толераста. Он не шевельнулся, пока его не сцапали стальная хватка и насильственно не разогнула.

«Настоящий манагер, в галстуке», — отметил Щавель и холодно спросил:

— Как пройти к метро?

Манагера пробрала крупная дрожь.

— Вы из Замкадья? — выдавил он, зубы стучали. — Вы демоны?

— Мы русские.

От этих слов манагера заколотило куда пуще.

— Оч-чень приятно поз-знакомиться.

Щавель был готов к тому, что как есть в Москве не скажут никогда. Скажут неоднозначно. Не потому, что сами не понимают, а потому, что не хотят нести ответственность за сказанное. Старый лучник успокоил пленника:

— Я тебя не убью. Отпущу, когда покажешь трубное метро.

— Трубное метро? — немедленно переспросил манагер.

— Да. Где труба.

— Какая труба?

— Подземельная труба, — терпеливо уточнил Щавель.

От непонимания и возникающего при этом страха манагера снова начало крючить неодолимой силой, и только крепкие руки ратников удержали его.

— Трубное метро, — повторил командир.

Манагер задумался.

— А, метро Трубная! — с восторгом неожиданно нашедшего выход динамичного оптимиста воскликнул он.

— Я знал, что москвичи тормоза, но чтоб настолько… — брезгливо вымолвил Коготь.

— Они всегда говорят правдиво, но всё-таки немного неточно, и от этой неточности ускользает смысл, — пояснил Щавель, стараясь максимально смягчить тон, чтобы не столько разъяснить Когтю, сколько успокоить пленника. — Проведёшь нас ко входу в метро Трубное?

— Вы меня точно отпустите?

— Я тебя точно отпущу.

Манагер повёл новгородских диверсантов закоулками, чем дальше, тем лучше сохранившихся с допиндецовых времён. Начались кирпичные дома. Асфальт был затянут мхом, пружинящим и жёстким, как китайский ковёр. Мох гасил топот, ратники прошли словно тени. Впереди, через улицу, развиднелся широченный амбар, оказавшийся совершенно не к месту в жилом квартале. Это была Трубная. Амбар закрывал ход в яму метрополитена.

Далеко справа и чуть позади разлилась бледно-зелёная вспышка на полнеба. Протяжный вой, нестерпимо тоскливый, словно пытуемый механизм обрёл разум и осознал, что у него погибла душа, донёсся с территории Статора. Тибурон предупреждал, что там не всё чисто. Воины застыли, притих даже манагер, и только Щавель, который не отрывал глаз от амбара, углядел при отсвете, что наружной охраны нет.

Он похлопал по плечу ратника, держащего пленника за одежду.

— Свободен, — объявил он манагеру. — Отпускаю, как обещал.

Не веря в свое счастье, двуногая погань протиснулась между брезгливо посторонившимися дружинниками и дала дёру по проулку, откуда пришла. У парня внутри всё перевернулось при виде удаляющейся твари. Ведь говорил отец, что встреча с манагером приносит несчастье, и, если не уничтожить его, удачи не будет! Щавель уловил настроение сына и равнодушно спросил:

— Дашь ему уйти?

— Спрашиваешь, батя! — расплылся в улыбке Жёлудь, поднимая дальнобойный греческий лук.

Станцию окружили, чтобы ни одна сволочь не утекла и не подняла тревогу. Щавель деловито постучал кованым кольцом по калитке, врезанной в массивные ворота амбара.

Пришлось обождать. Щавель постучал снова. В амбаре что-то упало. Покатилось. Торопливо простучали шаги.

— Пароль! — крикнул напуганный подросток.

— Проклятый сталинский режим.

Изнутри калитки приоткрылось зарешёченное оконце. Тень от амбара падала на Щавеля, и страж ничего не разглядел в угольном мраке.

— Спишь? — поторопил его Щавель. — Отзыв не слышу!

— Так победим! — выкрикнул подросток и поспешил отодвинуть засов, чтобы старший не ругался.

Дверца приоткрылась, и в ту же секунду стоящий у стены Ёрш рванул её на себя. Щавель прыгнул, выбрасывая вперёд ногу. Каблук утонул в чём-то мягком. Упало тело, загрохотали доски, десятка Скворца втянулась в проём.

Амбар освещала в дальнем углу у топчана лампа-коптилка, которая больше не светила, а коптила, поэтому у входа ничего не было видно. Дружинники, однако, нашли цель и замолотили булавами. Враг не вскрикнул.

Запалили принесённые факелы, стали осматривать захваченный объект.

Пустой и гулкий амбар не представлял собой ничего интересного, но посерёдке торчала будка, сколоченная из старого горбыля. Жёлудь отворил дверь. Деревянные ступени наклонной лестницы уводили в глубокую пропасть, кое-как озарённую прикрученными к стене коптилками, и терялись в бездне.

Десятка Фомы зашла в амбар, заперлись изнутри. Ратники дивились на труп стража, проникались уважением к Сверчку, отбившему атаку этих уродов, и воеводе Хвату, чья вера некогда одолела чары злокозненного шамана.

Убитый был отроком, но таким, что сразу обрадуешься прерванному развитию его из личинки во взрослого человека. Широкоплечий, с длинными руками-грабками, голову он имел овальную, словно дыня. Под высоким лбом размещались квадратно-гнездовым методом узенькие глазки и крупные ноздри какого-то совершенно поросячьего носа. Из пасти до ушей торчали огромные зубы. Судя по размеру челюстей, украденного мальчика приёмами кощунственной магии превращали в солдата, но недопревратили. Дневальный был одет в белую рубашку и чёрные портки до колен, укороченные, должно быть, с целью экономии материи, ибо не находилось иных доводов при взгляде на это убожество. На шее был повязан красный галстук, но не такой, как у манагера, а в форме косынки, с торчащими в разные стороны концами впереди и треугольником ткани сзади. Если бы здесь присутствовал Тибурон, он сказал бы, что так и должен выглядеть юный ленинец, и, возможно, назвал его имя.