Читать книгу - "Щепки плахи, осколки секиры - Николай Чадович"

Цыпф до сих пор абсолютно не представлял себе, каким манером он сможет превзойти в смелости, выносливости и силе этих прирожденных воинов, для которых поединок со львом был обычным делом. Если Анна Петровна и имела какие-то планы, обеспечивающие победу, то с Левой она этими планами не делилась. Более того, в последнее время туземная королева будто бы стала избегать земляка, предпочитая находиться в обществе арапских вождей.

Да и Лилечка, неприступная и величественная, как Клеопатра во время своего римского триумфа, что-то не баловала сегодня Леву своим вниманием. По крайней мере, она даже ни разу не взглянула в его сторону.

Короче, Цыпф ощущал себя обманутым и брошенным, а путешествие в Лимпопо, на которое возлагалось столько надежд, представлялось ему сейчас как роковая авантюра.

Перед началом состязания претенденты долго ублажали духов, ответственных за удачу и воинскую доблесть. Действо это заключалось в нестройных, но истовых песнопениях, диких прыжках и подбрасывании кверху пригоршней птичьего пуха. Многочисленные зрители бурно поддерживали свои креатуры и с неодобрением косились на Леву, демонстративно игнорировавшего религиозные чувства арапов.

Затем колдун, попорченный звериными зубами и согбенный долгой жизнью, огрел каждого из претендентов ритуальной костяной дубинкой, что означало благословение. Для привычных к телесной боли туземцев это было равносильно нежному шлепку, а у бедного Цыпфа едва не подкосились ноги. После такой прелюдии его вера в победу, и до этого почти эфемерная, обратилась в абсолютный нуль.

А между тем сигнал к началу первого тура состязаний, в ходе которого предстояло определить наиболее сильных в физическом плане претендентов, был уже дан.

Поперек плаца установили несколько рам, на которых были натянуты шкуры бегемотов, выдубленные солнцем и корой валлонового дуба до твердости брони. Воины приближались к этим мишеням почти вплотную и с короткого расстояния метали свои ассегаи. Чувствовалось, что это упражнение хорошо им знакомо. Шкуры гудели от могучих ударов под стать сигнальным барабанам, но только каждое пятое или шестое копье прошивало цель насквозь. Счастливчики отходили в одну сторону, неудачники в другую, но никто из них не смел открыто выразить свои чувства.

Уже в самом начале состязания Леву бесцеремонно оттерли в задние ряды, и когда, наконец, наступил его черед метать копье, все шкуры превратились в решето. Горбатый колдун, тот самый, что едва не оглушил Леву дубинкой, заметив замешательство своего бледнолицего крестника, подмигнул ему бельмастым глазом и знаком велел вынести свежую мишень.

В отличие от других она была какая-то пегая да вдобавок еще сильно воняла плесенью. Леву это нисколько не удивило — он привык, что в любой лотерее злодейка-судьба наделяет его только никуда не годными отбросами.

«Будь что будет», — подумал он и, разбежавшись, послал копье прямо в центр мишени. Сразу после броска Лева отскочил в сторону, не без основания полагая, что срикошетившее о шкуру копье может причинить ему тяжкие увечья.

Однако подобного конфуза не случилось, и, к вящему удивлению Цыпфа, наконечник копья, формой и размерами похожий на римский меч-гладиус, ушел в шкуру почти на половину своей длины. Запахло уже не плесенью, а настоящей гнилью.

Лева еще не успел по-настоящему обрадоваться своему успеху, а горбатый колдун уже вновь огрел его дубинкой, но на этот раз ласково, по заднему месту. Это означало, что еще один претендент успешно прошел испытание.

Впрочем, подвиг Цыпфа никого особо не удивил — в очередной тур вышло не менее двух десятков человек, но уж это были богатыри из богатырей.

Перед началом состязания на выносливость вперед важно выступила Анна Петровна и объявила, что жалует каждого силача кувшином какой-то особой бормотухи, делающей из гиены льва, из мальчика — мужчину, а из мужчины неутомимого и неустрашимого демона.

Эта весть была встречена хоть и сдержанным, но ликованием. Ко всем без исключения участникам второго тура приблизились девушки с объемистыми глиняными кувшинами, которые немедленно были опорожнены до дна.

Лева понял, что это конец, но отказаться не посмел. Обычно он становился бухим уже после трехсот-четырехсот грамм любого алкогольного напитка, крепостью превышавшего тридцать градусов, а в кувшине, судя по всему, плескалось не меньше литра.

— Пей, — на ломаном русском языке произнесла девушка. — Госпожа велела. Иначе холостым будешь.

Заранее ожидая, что омерзительное пойло обожжет ему рот. Лева сделал первый глоток и от неожиданности едва не поперхнулся — в кувшине была вода! Со странным привкусом и еще более странным запахом, но, несомненно, вода. Леву давно уже мучила жажда, вызванная суетой и треволнениями этого дня, поэтому прохладный напиток пришелся как нельзя кстати.

Напившись, Лева сразу ощутил прилив сил, а главное — уверенность в этих силах. Ситуация уже не казалась ему такой безысходной. Надо было только выдержать соревнование на выносливость, а уж в своей смелости он сейчас почему-то не сомневался.

И вот вновь застучали барабаны. На этот раз их сопровождали какие-то неизвестные Цыпфу музыкальные инструменты, издававшие высокие, тревожные звуки. Воины без промедления начали свой танец, представлявший нечто среднее между конвульсиями буйно помешанных и упражнениями каратистов.

Ритм, вначале медленный и как бы вкрадчивый, постепенно ускорялся. Многие зрители не выдержали искушения и тоже пустились в пляс. Даже горбатый колдун неуклюже вертелся на одном месте, похожий на краба, которому отдавили клешню.

В отличие от соперников Лева не испытывал от танца никакого удовольствия. Для него это была неприятная и тяжелая повинность. От ритма он старался не отставать, но силы попусту не транжирил. Его танец скорее напоминал бег на месте, чем прыжки. И тем не менее в очередной раз отрываясь от земли, он считал про себя: «Пятьдесят, пятьдесят один, пятьдесят два…» На трехсот десятом прыжке Лева внезапно заметил, что у него осталось не больше семи-восьми соперников. Остальные претенденты уже успели принять лежачее или сидячее положение, хотя их тела продолжали дергаться в такт зажигательной музыке. Пяля в пространство осоловелые глаза, они бормотали что-то невразумительное, короче говоря, представляли собой типичных клиентов медвытрезвителя. (К сожалению, до такого вида коммунальных услуг в далеком от цивилизации Лимпопо еще не додумались.) «Вот кому хорошо, — с завистью подумал Лева. — И невеста им уже не нужна, и предстоящее состязание на смелость не волнует».

До пятисотого прыжка Цыпфу осталось совсем немного, но тут барабаны оборвали свою дробь. Умолкли и маримбы, эти ксилофоны Черной Африки.

Лева дышал, как запаленная долгой скачкой лошадь, хорошо еще, что пену изо рта не пускал. У него дрожали не только ноги, но и руки, голова и вообще все нутро. Раз и навсегда он возненавидел все на свете танцы, как народные, так и классические.

Испытание на выносливость выдержали пять человек — один белый и четверо черных. Лева, конечно, проскочил дуриком, но этих четверых можно было смело посылать в космос, спускать в жерло действующего вулкана и безо всякой тренировки выставлять на двенадцатираундовый бой против чемпиона мира по боксу Кассиуса Клея. Еще оставалось неизвестным, в чем именно состоит заключительное испытание, но можно было не сомневаться, что эти четверо в нем не сробеют. Лева вновь тихо запаниковал.