Читать книгу - "Билет на ладью Харона - Василий Звягинцев"

Только розенцвейговский «адлер» висел на привычном месте в плечевой кобуре да рукоятка двуствольной ракетницы системы «вери» высовывалась из кармана на дверце. Но это именно для экстренной подачи сигналов отставшей или слишком вырвавшейся вперед машине.

Ляхов еще приложился к бутылке, начал насвистывать в такт музыке.

Дорога после нескольких крутых поворотов выпрямилась, потянулся длинный и пологий подъем к перевалу с отметкой 1700 метров, на котором намечен был первый привал. Ноги размять, посмотреть, как ведет себя незнакомая пока техника. Тормоза проверить, поскольку дальше начнется затяжной спуск до самого перевала у Кабб-Эльяса, откуда еще более крутое, но зато бетонированное шоссе выведет прямо к Бейруту. А там автострадой, без проблем, до самой Турции.

Где уже и будем решать, куда сворачивать — на Ангору или на Стамбул. Кроме того, с перевала должно было открыться море. Вадиму же вид моря, даже очень далекого, всегда как-то поднимал настроение. В отличие от гор.

В любом случае скоро их ждут более-менее цивилизованные края, с хорошими дорогами и инфраструктурой, где можно будет пополнить припасы чем-то лучшим, нежели спартанское армейское довольствие.

Что ни говори, передвигаются они с большим комфортом, чем знаменитые путешественники середины прошлого века, Ганзелка и Зикмунд, которые почти год пробирались на своей «Татре-87» от Касабланки до Кейптауна. Правда, там все же вокруг были люди, пусть и не всегда доброжелательные.

Неизвестно почему, прижимая педаль газа и небрежно придерживая одной рукою тонкий руль «Опеля», покрытый мягкой зеленой пластмассой, Ляхов вдруг вспомнил фразу из рассказа совершенно забытого писателя.

У его отца, главного инспектора кораблестроения, для простоты всеми воспринимаемого вице-адмиралом, поскольку погоны и форму он носил такую же, за исключением некоторых отличий в цвете шитья погон, опушек и пуговиц, была великолепная библиотека. В том числе — масса подшивок никому теперь не известных журналов.

Так вот, в одной из них, года приблизительно двадцатого прошлого века, Вадим прочитал рассказ этого самого Исаака Бабеля. Впечатления особого писатель на него не произвел, поскольку писал о жизни одесских бандитов, совершенно чуждой сыну высокопоставленного флотского чиновника. Однако некоторые фразы в памяти застряли. Такое бывает, и даже нередко.

В упомянутом рассказе говорилось: «Есть люди, умеющие пить водку, и есть люди, не умеющие пить водку, но все же пьющие ее. И вот первые получают удовольствие, а вторые страдают…»

Эту сентенцию, в принципе правильную, Ляхов слегка интерпретировал, поскольку совершенно непроизвольно коснулся при этом левой рукой полированной ореховой рукоятки ракетницы.

И произнес вслух: «Есть люди, умеющие стрелять, и есть люди, не умеющие этого делать…»

Почему, зачем это пришло ему в голову, объяснить невозможно. Но, наверное, какое-то основание было.

Договорить Вадим не успел.

Машина Розенцвейга, четко двигавшаяся впереди по условной осевой линии узкого горного грейдера, вдруг отчаянно замигала задними фонарями и метнулась вправо. Козлом запрыгала через кювет, через выгоревшие и почерневшие пучки жесткой травы, чудом удержалась на рыжем глинистом откосе и застыла, накренившись под опасным углом.

Выяснять, что там случилось с начальником авангарда, было некогда. Метнулась было мысль, что рулевое вышло из строя, но ее тут же стерла аккуратная дырочка с короткими трещинами вокруг, образовавшаяся на ладонь правее головы Ляхова.

Стекло было триплекс, иначе бы оно просто разлетелось мелкими брызгами.

А так — уцелело, сыграв тем самым крайне полезную роль.

Дырка в стекле — это ведь еще и простейший визир. Если не трогать руля — так прямая линия, соединяющая стрелка и цель.

А раз другого оружия, кроме старого доброго «вери», у него под руками не было, а рефлекс оставался, он и пальнул навскидку, дуплетом, с левой, но по направлению очень точно.

Зеленая и красная ракеты с шипением помчались в буерак, откуда и пришла чужая пуля.

Тут и показал в очередной раз свою реакцию Тарханов. Пусть в тире он и уступал Вадиму, но не на поле реального боя. И за обстановкой он наблюдал, и ракетный залп понял правильно, как целеуказание.

Автомат, в отличие от Ляхова, Сергей все время держал под рукою, три или четыре трассирующие очереди выпустил с ходу, потом тормознул с разворотом. И добавил еще.

Даже прошлый раз, тогда, в горах, Вадим не имел возможности увидеть, как работают профессионалы в критической ситуации. Другая была обстановка. Вдвоем, подготовившись, они вели уже почти правильный бой. И о том, что делал Тарханов в захваченной бандитами гостинице, знал только понаслышке.

А сейчас — прямо как в учебном фильме. Сергей, оказывается, едучи на сотню метров сзади, и за дорогой лучше Ляхова наблюдал, среагировал практически одновременно, направление сумел засечь и открыл огонь настолько правильно… Еще до того, как сам Ляхов успел выдернуть из кобуры пистолет и Майя проснуться.

Озираясь по сторонам, цепляясь ботинками за мертво шуршащую, подернутую инеем траву, все время ожидая новых выстрелов сбоку, сзади, Ляхов с Тархановым пробежали нужное расстояние и увидели того, кто в них стрелял. В мире, где, кроме них, не могло, не должно было быть никого.

Но вот один-единственный нашелся. Или не единственный?

Чужой в этом мире человек, неизвестно что здесь делавший, неизвестно для чего державший в руках автоматическую винтовку нездешней конструкции, получил, из всех выпущенных полковником пуль, свою. Она вошла выше левой ключицы, в плечо, которое при прицеливании поднялось над бруствером. И куда, насколько проникла — бог ее знает… Могла и до копчика.

Но пока он был жив и даже в сознании.

Высокий (точнее, сейчас просто длинный) мужик крепкого сложения, с суровым, рубленым лицом, давно небритый и немытый. Попахивало от него основательно. Маскировочный, желто-зелено-бурый комбинезон затаскан по горам, на локтях и коленях протерт и порван. Дышит прерывисто, с хрипом и посвистами.

— Вытяни его, вытяни, — требовал Тарханов, — что хочешь делай, но вытяни…

— Вот теперь — тихо. Иди отсюда. Татьяна, — обернулся он к подбежавшей вслед за Тархановым, далеко опередившей Майю и Розенцвейга девушке. — Ты в институте на медсестру училась?

— Конечно. Только практики восемь лет не было…

— Неважно. Бегом, санитарную сумку из кабины, будешь ассистировать. Остальные — свободны. Полковник, организуй оборону, чтобы в нас хоть полчаса не стреляли.

…Он вогнал раненому сразу тюбик промедола, еще один — кордиамина. Нашел в сумке препарат, резко усиливавший свертываемость крови. Если даже у него там все кишки и не слишком крупные сосуды порваны, от потери крови сразу не помрет.

Оскал давно не чищенных, покрытых зеленоватым налетом и окрашенных кровью зубов был неприятным. Значит, левое легкое пробито точно, если кровь во рту.