Читать книгу - "Сотник. Так не строят! - Денис Варюшенков"

Так случается в жизни – сидели два старых друга в приятном месте. Не насухую сидели. Давно не виделись, вот и говорили о том о сём: о житье-бытье, работе, семьях, старых похождениях и новых планах. Старым друзьям всегда найдётся, о чём поговорить. И тут входит третий, да так получается, что один из друзей этому третьему хороший знакомый, а другой в первый раз его видит. Как же тут товарища к столу не пригласить да с другом не познакомить?

Проходит некоторое время, и беседа уже идёт на троих – обязательно найдётся тема, которая для всех окажется интересной, а если подсевший ещё и хороший собеседник, так и вовсе…

И тут, как оно в жизни бывает, первый из друзей спохватывается – бежать надо! Дома, мол, семеро по лавкам, жена велела быть всенепременно. Хочешь не хочешь, а надо! Принимает он «на ход ноги», прощается и убывает к семейному очагу.

А новые знакомые остаются. Почему бы и нет? Разговор идёт. Время есть. Спешить некуда. Появилось, правда, некоторое неудобство, но не расходиться же, в самом деле? А тема разговора, того, к концу подходит. Надо как-то разговор продолжать. Поговорили об отбывшем к семейному очагу, супругу его помянули словом не злым, но добрым. Знакомых поискали и даже нашли. Так мало-помалу добрались и до «вечного» – кто чем занимается да чем интересуется. Чем живёт, так сказать.

Вот это разговор небыстрый. Особенно «не насухую» и если собеседники с пониманием – поперёк друг друга не встревают, авторитетом не давят, но опытом делятся. И начинает тут наружу выходить глубинное – о чём думали давно, но не решались сказать. Ведь всяк живёт со своим грузом и старается никому его не показывать. Ибо страшно! Страшно, что не поймут, а ещё страшнее, что поверят, а ты не сможешь. Вот и таят в себе до поры.

И тут попадается на пути случайный знакомый, вдруг незнамо как тронувший душу, и начинает человек потихоньку приоткрываться, а если собеседник умный попался – раскрываться, выплёскиваться без оглядки. Сначала один, потом второй. И не важно уже, а был ли тот первый «подкаблучник», что свёл их за этим столом, или не было его… Вот у Сучка с Буреем его не было, по крайней мере во плоти, а поди ж ты…

* * *

Они выпили, потом ещё, потом закусили, а разговор вился, вился, вился, и плотницкий старшина почувствовал, что от таких возлияний стремительно косеет. Оно и не мудрено, после утренних-то приключений.

«Эх, хорош Серафим, даром, что лешак горбатый, но ведь споит он меня к растакой-то бабушке! Гляди, опять наливает! И замолчал – только хекает…»

Бурей разлил хмельное, но в этот раз не кивнул гостю с традиционным «Будем!», а поставил посудину на стол, вперился в Сучка маленькими, глубоко посаженными глазками, вздохнул, как кузнечный мех, и с какой-то смертной усталостью в голосе спросил:

– А теперь правду скажи, на хрена припёрся?

– Спасибо тебе, лешаку, сказать! – Хмель уже ударил мастеру в голову, и нрав в который раз взял верх над благоразумием. – Порешили бы меня, коли не ты! Сначала я витязя того драного, а потом меня бы! А не веришь – выходи во двор!

– Гыы! Правда?! И всё?! – Злобный горбун изумлённо развёл руками, начисто игнорируя брошенный ему вызов.

– И всё! – Сучок привстал с сундука. – Да ещё посмотреть поближе на того, кто мной, ровно тряпкой, о забор хлестнул и не крякнул! Да поговорить ещё разве! Ничего мне от тебя больше не надо!

– А не побоялся, что пришибу? – На морде Бурея возникло заинтересованное выражение.

– Нет, не зверь же ты – был бы зверем, не вступился… – мастер помолчал, уставившись в стол, потом тряхнул головой и продолжил: – А если б и пришиб, так мне от того хуже не стало бы!

– Чего так? – Обозный старшина подался к собеседнику.

– А вот так! – Сучок рванул ворот рубахи. – В закупы мы всей артелью угодили и, похоже, навечно!

– За что? – невероятно, но в голосе Бурея прорезалось участие.

– Боярина убили… княжьего… – плотницкий старшина повесил голову и с усилием вытолкнул слова из глотки.

– Сукой был? – уже с несомненным участием спросил старшина обозный.

– Да не то чтобы сукой, просто достал всех хуже чирья на заднице! – Мастер так и не поднял головы. – Церковь мы ему ставили, обыденку^[4]. По обету. Помер у него кто-то. Чего там ставить – два раза тюкнуть да три пёрнуть! – Сучок сам не заметил, как сбился на скороговорку. – А он пристал как клещ – всех извёл, язва! Ну, мы ему подмости и подпилили – думали, шишку набьёт да отстанет, а он вниз башкой сверзился да шею свернул!

– И что? – Бурей подсунул мастеру полный ковш.

– А то! – Сучок залпом высосал брагу. – Ободрали нас на суде, как липку – всё добро меньше четверти долга, а самих продали!

– Ах ты мать твою за левую заднюю! – Кулачище Бурея впечатался в столешницу так, что часть мисок и плошек перевернулась. – Вот жизнь! Хорошим людям никогда удачи нет! Вот ты, гляжу, человек… И ко мне по-людски, и вообще! А есть такие, что зверья хуже – и им всё! Вот, как батьке сотника Корнея, чтоб ему на том свете!.. – Обозный старшина сплюнул. – Давай выпьем, что ли, Кондрат?

– А давай, Серафим! – Сучок вскинул голову. – Жизнь, она, тварина, любит на четыре кости ставить – хоть давись, хоть волком вой! Хмельное, оно дела, конечно, не поправит, да спьяну дерьмо всякое меньше в глаза лезет – даже жить легче…

– Хрр! Верно сказал, Кондрат! – Бурей разлил брагу. – Чтоб оно полегче было!

Посудины стукнулись, собеседники, выпив, кивнули друг другу и принялись закусывать. Они и сами не заметили, как перешли грань, отделяющую случайный интерес от симпатии. Что-то изменилось в отношениях случайно встретившихся на жизненной дороге много повидавших и перестрадавших людей, и, подчиняясь неосознанному импульсу, Сучок задал вопрос из тех, что чужим не задают:

– А за что ты батьку Корнеева так?

Бурей вскинулся, сжал кулаки, глухо зарычал и начал привставать, но вдруг рухнул обратно на лавку. Несколько мгновений он сидел, почти уткнувшись головой в столешницу и свесив свои ручищи до пола, а потом принялся что-то неразборчиво бормотать себе под нос. Плотницкому старшине показалось, что в этом бормотании он разобрал слово «тятенька».

«Ох ты ёж твою! Что между ними такое было? Етит тебя долотом, Кондрат – доведёт тебя язык когда-нибудь до могилы…»

– Серафим, ты чего? – плотницкий старшина не на шутку встревожился. – Обидел тебя чем? Или чего похуже? Ты не рассказывай, коли невмоготу!

– Скажу! – Обозный старшина поднял голову. – Другого убил бы, а тебе скажу! Только выпьем давай сначала… Саднит!

– Давай, – Сучок наполнил посудины.

– Погляди на меня, Кондрат, – нравлюсь? – Бурей вытер рукавом усы и жестом остановил попытавшегося что-то сказать плотника. – Совсем я мальцом был, от земли не видать… Бабы-суки! Вон, говорят, тятенька твой… А я и кинулся… «Тятенька, тятенька!»… А он сапожищем в морду… Падла! Сотник Агей – Лис Бешеный! А потом ещё… и ещё… Все рёбра переломал… Батюшка мой с засапожником на него кинулся – он и его… Насмерть… А я его зубами… Тут бы он меня и убил, да сын его – Корней, сотник нынешний, не дал – отнял.