Читать книгу - "Имею топор - готов путешествовать - Евгений Шепельский"

Цок-цок, цок-цок. Подковы звонко стучали по мостовой, однако возница не слишком торопил коней.

Я знал, куда нас везут и зачем.

Нас везли для серьезного разговора.

Братья Гхашш работали на Митризена по прозвищу Моя Денежка, главного по долгам в Хараште. Нет, он не был ростовщиком, подлым заимодавцем. Он просто скупал чужие долги, расписки и векселя, и умел так воздействовать на должника, что тот продавал последнее, чтобы рассчитаться. И лишь в исключительных случаях горемыку везли для разговора с самим Митризеном. Но чтобы это случилось, не только сумма, но и строптивость должника просто обязаны были достичь неизмеримых с нашими величин. Говоря откровенно, я был слегка ошеломлен, и несколько более чем слегка—раздражен. Внутри меня постепенно закипал вулкан.

Дорога заняла с полчаса. Все это время братья пялились на нас с лавки напротив, подпирая головами потолок. Взгляд у них был один на двоих — желтый, пустой и немигающий, а пахли они как два бродячих кота, случайно упавших в корыто с помоями.

Я знал их по именам, вернее, по кличкам, которые они получили в преступном мире Харашты: Слепая Кишка и Мертвый Язык. Первого за глаза называли Милашка-Очаровашка, поскольку говорил он фальцетом (производственная травма, удар тролльей дубины по темечку), и постоянно нес такую ахинею, что уши вяли. Второй хрипел, сипел и присвистывал. По этим признакам их и различали, поскольку в остальном они были похожи, как две ладони. Мертвый Язык — за главного, но в драке оба равно опасны.

За время пути Мертвый Язык не проронил ни слова, а Милашка-Очаровашка осчастливил нас несколькими поразительными откровениями. Итак.

Почесав под мышкой:

—Я был слишком доступен, они этого не ценят. Звучно икнув, так что карета просела:

—Смерть от одиночества как сломанная кукла с зашитыми глазами.

(От этой сентенции Олник уставился на меня с ужасом.)

Сунув палец в ушное отверстие и основательно там поковыряв:

—Ночью я выхожу на кладбище и слушаю безмолвную музыку звезд.

И наконец, вообще без повода:

—В этом мире нельзя больше жить!

Тут он был прав, только «мир» следовало сменить на «карету»: от запаха близнецов тяжесть бытия начинала казаться действительно невыносимой.

Но вот мы прибыли: карета остановилась, и нас вытолкали взашей.

Высокая ограда из серого камня и стальные ворота с парой нависших горгулий выглядели не очень ободряюще. Мы были в районе пригородных имений. В очень, очень тихом районе.

Братья выбрались наружу, и Мертвый Язык дернул рычаг звоночка:

—Жрат!

Очевидно, слово являлось паролем, поскольку ворота без промедления распахнулись, и волосатый громила, похожий на приблудного пса, жестом велел заходить.

Кто-то из братьев деликатно пихнул меня в спину.

У меня ныла коленка, пустой желудок скребся о ребра, а в горле бушевал суховей. Я хотел жрать, я хотел пить, я был разъярен как бык. Вообще, человек я отходчивый и долготерпеливый, но всему есть предел.

Стуча зубами (я продрог, если вы помните) и шлепая босой ногой, я прошел внутрь. Олник двигался за мной, напряженно сопя.

Мы обогнули представительный особняк — действительно красивый, цвета беж, с башенками, стрельчатыми окнами и колоннами по периметру фасада. За ним находился небольшой холм, покрытый изумрудной травой. На вершине холма красовалось газебо, иначе говоря — беседка, слегка увитая плющом. Стойки из красного дерева поддерживали черную лаковую крышу. Подножие холма опоясывали кусты роз с набухшими бутонами. Два зеленых гоблина с садовыми рукавицами выше локтя деловито удобряли кусты, черпая компост из тележки, в которую был впряжен третий гоблин, зеленый, как неспелая вишня.

Милая и пристойная картина.

Думаю, гоблины вдобавок сторожили особняк по ночам. Зеленые гоблины достаточно смекалисты, умеют обращаться с простым оружием вроде пращи и дубинки, не будят своих хозяев лаем, а что касается денег, то стоят они гораздо дешевле породистых собак и куда медленней стареют.

По дорожке из плоского желтого кирпича мы поднялись в газебо. Не скрою, наряду с прочими чувствами меня терзало любопытство: о внешности Митризена ходили самые противоречивые слухи, большей частью брехня. Те же, кто видел его воочию, держали язык за зубами.

Он сидел на банкетке за круглым мраморным столом, перебирая какие-то бумаги — хрупкий человек со склоненной головой и длинными седыми волосами. Тонкие кисти рук выглядывали из рукавов невзрачного серого халата.

Моя Денежка медленно ворошил бумаги восковыми пальцами с заостренными ногтями.

Братья замерли перед столом, зажав нас между собой, как двух щенков. Розовый мраморный пол холодил мою левую ногу. Олник шмыгал носом и вертелся, будто ему приспичило.