Читать книгу - "Романовы - Надин Брандес"

Я должна вернуть матрешку.

Вопрос в том, как. Наступила ночь, и блуждание по дому в темноте могло вызвать подозрения. Но я хорошо умела прятаться. Лучшее время для поисков – это утро, когда свет будет моим союзником. Хотя наш отъезд назначен на ранний час. Мне нужно выиграть время.

Задержаться.

Лучшая из усмешек появилась на моих губах – та, что предшествовала особенно удачной шутке. Все, что мне потребуется – корзина яиц.

⁂

Я поднялась до рассвета, оделась и отнесла вещи в прихожую. У Юровского не будет оснований обвинять меня в несоблюдении приказа.

Мое поведение было ангельским.

Несколько солдат, красноглазых и пошатывающихся от усталости, патрулировали коридоры. Они несли ночную вахту и казались гораздо менее отдохнувшими, чем обычно. Вероятно, потому что теперь, когда Юровский был здесь, они действительно стояли на страже всю ночь.

Комендант вышел в прихожую, когда я тяжело опустила чемодан у двери. Я вела себя так, словно его здесь не было, но чувствовала враждебный взгляд – он обжигал мою кожу. К счастью, этот человек не будет сопровождать нас в Екатеринбург.

Я старалась выглядеть занятой, и когда первый испуганный крик нарушил утреннюю тишину, ахнула, как и остальные. Должна признаться, что сама почти поверила в искренность своего удивления.

Юровский слегка наклонил голову – единственное проявление огорчения. Когда за вторым криком последовал третий, я придала лицу самое озабоченное выражение и зашагала на шум – в сторону солдатского коридора.

Комендант шел следом.

Демонстрируя тревогу, я порой переходила на бег. Ровный шаг Юровского по коридору не ускорялся и не замедлялся. Механический, как и его часы. Я была признательна за то, что он не выдавал свою тревогу. Благодаря этому я ворвалась в солдатскую комнату за несколько секунд до него и первой увидела произошедшее.

Несколько солдат сидели на своих койках с сапогами в руках. Нити яичного желтка тянулись от их липких носков внутрь обуви.

– Что здесь происходит? – потребовал объяснений Юровский, останавливаясь позади меня.

– Сырые яйца! – воскликнул один из красноармейцев. – В сапогах!

Солдаты, еще не успевшие сунуть ноги в обувь, перевернули их, и, конечно же, оттуда выкатились яйца. Некоторые тихонько посмеивались. Я ушла с пути Юровского, но не раньше, чем Заш встретился со мной вопросительным взглядом.

Он уже надел оба сапога, одетый по форме и готовый к выполнению долга. Никакого фиаско с яйцами. В его случае.

– О, и это все? – воскликнула я в адрес невезучих обитателей комнаты. – Я думала, кто-то ранен! – Развернулась на каблуках и ушла, оставив Юровского разбираться с происходящим.

– Ты, допроси повара и выясни, кто это сделал. – Комендант был поразительно сдержан, но меня это не удивило. Мне вовсе не хотелось оказаться на его пути, ведь самые тихие голоса порой произносят невероятно жестокие слова. Но шаги, раздававшиеся в коридоре за моей спиной, механическими не были. Стремительная поступь солдата, выполнявшего задание. И я точно знала, чья именно.

Заш подошел ко мне.

– Интересно, почему меня пощадили?

Я пожала плечами и пошла дальше.

– Почему бы и нет? Мне очень не хотелось бы, чтобы вы наследили в библиотеке. Или в моей спальне.

– Это было крайне по-детски.

Я распахнула глаза.

– Те, кто не умеет смеяться, не могут нормально жить.

– Сплошное расточительство. Эти яйца могли бы достаться людям.

С меня было довольно. Мы завернули за угол, и я повернулась к нему лицом, остановившись перед кухонной дверью.

– Почему я не получила никакого отчета о вещах, которые вы конфисковали, когда обыскивали мою комнату? Комендант Юровский мне ничего не сказал – вы ему докладывали?

Походка Заша сбилась, и он выпрямился, официально, по-большевистски, демонстрируя оскорбление. Сказанное подразумевало, что он оставил мои вещи – матрешку – себе.

– Я ничего не нашел, когда обыскивал ваши комнаты. Должен ли я проверить еще раз? – Он говорил так серьезно, так уверенно. Разве что немного озадаченно.

Этот крошечный проблеск замешательства заставил меня остановиться.

– Н-нет. Я… – Ой, что тут скажешь. – Наверное, я слишком рассеяна из-за нашего стремительного отъезда. Кажется, я… несколько не в себе. – Это прозвучало мило и по-девичьи. Возможно, на него подействует.

– Если позволите, у меня есть кое-какие дела.

Я смотрела ему вслед, ошеломленная неудачей. Моя уверенность пошатнулась под ударом нового неприятного открытия. Заш утверждал, что не брал никаких моих вещей. Лжец. Обычно мне удавалось обнаружить неискренность. Но не в этот раз. Может быть, куклу нашел кто-то другой?

Холодок нехорошего предчувствия скользнул вниз по моей шее. Я взглянула в коридор, ведущий к солдатским комнатам. Комендант Юровский стоял в противоположном его конце. Наблюдая.

Внезапно я почувствовала себя беззащитной. И разоблаченной. Мне это совсем не понравилось.

Я выдержала его взгляд – ради себя самой. Не из упрямства, скорее потому, что, если бы отвела глаза, игла страха пронзила бы мой разум, и в следующий раз, столкнувшись с Юровским, я могла не найти в себе мужества бросить ему вызов.

С каждым ударом сердца ко мне возвращалась уверенность. Я была великой княжной Анастасией. Я подложила яйца в сапоги его солдат, и никто не обнаружил ни меня, ни моей проделки, а теперь собираюсь тайком вывезти матрешку с заклинаниями из этого дома в Екатеринбург, прямо под бдительным оком Юровского или Заша.

Спасти свою семью.

Я присела в реверансе, затем зашагала по коридору. Безупречная осанка держалась благодаря корсету с драгоценными камнями. Улыбка вернулась ко мне, хотя дыхание по-прежнему оставалось учащенным. Завернув наконец за угол, я на цыпочках побежала в свою комнату.

В последний раз все обыскала. Матрешка определенно исчезла. Заш лгал – это было отлично сыграно. Но он солгал бы только в том случае, если бы захотел присвоить вещь себе. Я вернулась в прихожую, где слуги носились взад и вперед, собирая свои вещи и все остальное, что, по их мнению, могло нам понадобиться.

Доктор Боткин помог Алексею влезть в двубортный офицерский китель с золотыми пуговицами. Одежда висела на нем как одеяло. Брат, одетый в мундир цесаревича, стоял во весь рост с папахой на голове. Он еще не мог ходить, только стоять. Темные круги очерчивали его большие глаза и усиливали бледность лица, как иллюминаторы на белом корпусе корабля.

Алексей не сможет долго стоять, но по крайней мере покажет свою силу солдатам, прежде чем мы попрощаемся с ними. Папа гордился бы им.

Мой желудок сжался. До отъезда оставалось всего несколько минут, а я все еще не отыскала игрушку. Нельзя проиграть это состязание!