Читать книгу - "Крест на башне - Андрей Уланов"

Ух ты, думаю, надо же — целый подполковник!

Забавно… когда я его вблизи разглядел, странное ощущение возникло. Не то чтобы он кого-то знакомого напомнил, а словно бы видел я его. Причем именно его и сравнительно недавно. Я секунд двадцать повспоминал — не, думаю, бред. Наваждение.

Подумал было предложить ему закурить, но почти сразу же сообразил — не возьмет. Видно… по тому, как он стоял, как глядел на меня. Идейный. В смысле, авровцы они, конечно, все как бы идейные, но в разной степени… одни, к примеру, нас, кайзеровцев, просто к стенке ставят, а другие норовят выдумать чего позаковыристей.

— Господин подполковник, — говорю, — предлагаю вам и вашим людям сложить оружие.

Кажется, «возрожденец» удивился. Не сильно, но удивился.

— Герр обер-лейтенант, — медленно произносит он, — вы, похоже, хорошо говорите по-русски?

— А что, — спрашиваю, — ударение где-то не там ставлю?

— Нет, — качает головой авровец, — с ударениями у вас как раз все в порядке. А вот такое идиоматическое выражение, как «белены объелись», вам что-нибудь говорит?

Что такое «идиотическое выражение» я, понятно, не знал, но общий смысл вопроса уловил.

— Да.

— Тогда, герр обер-лейтенант, позвольте осведомиться — вы белены объелись?

Я на него уставился хмуро… секунд пять, а потом думаю, — а ведь прав он. Какого, спрашивается…

Но раз уж я эту комедию устроил, надо бы роль доиграть. Как Вольф, окажись он здесь и сейчас, на моем месте…

— Господин подполковник, — холодно так чеканю, — если мое предложение было сочтено вами оскорбительным, то смею вас заверить: оно таковым ни в коем случае не являлось. И я все же желал бы получить от вас не «идиотическое выражение», а четкий и ясный ответ.

Русский на меня глянул… странно как-то, затем… улыбнулся.

— Прошу прощения, герр обер-лейтенант, — произносит он. — За последнее время я несколько утратил навык ведения переговоров… с достойным противником. Мы отклоняем ваше предложение — такой ответ вам подходит?

— Вполне, — киваю.

Потянулся, было, в карман, за пачкой — и тут «возрожденец» мне раскрытый портсигар протягивает.

— Закурите?

— Благодарю.

Сигареты у авровца были какой-то незнакомой марки — синеватая бумага, с черным ободком, но табак неплохой. Можно даже сказать — хороший.

Зато зажигалкой блеснул. Во всех смыслах — гауптфельдфебель Аксель после того боя мне свой «Ронсон» отдал. Не знаю уж, что на него накатило… вот просто взял и отдал, и еще добавил при этом кое-что… но это уж совсем личное.

— Дурацкая, — спрашиваю, — мысль была?

— Скажем так, — задумчиво отзывается русский, — не совсем подходящая.

— Да уж.

Я затянулся как следует… и тут мне в башку еще одна мысль шальная, как пуля, влетела. Пожалуй, даже более дурацкая, чем предыдущая, но, как говорят эти русские: чем черт не шутит?

Докурил, отбросил щелчком, повернулся…

— Господин подполковник, — говорю, — а можно один личный вопрос?

ПОДПОЛКОВНИК СЕРГЕЙ БЕРЕГОВОЙ, КОМБАТ

На некий неуловимый миг он даже стал… да, наверное, можно сказать, что этот кайзеровский танкист с лицом смертельно усталого подростка стал мне симпатичен. А просьба задать личный вопрос и прозвучала интригующе: о чем, спрашивается, таком личном может спросить линдемановец у «возрожденца»?

Диапазон возможных тем был огромен — и все-таки такого я не ожидал.

Обер-лейтенант спросил, не известно ли мне что-нибудь о судьбе бывшего товарища министра финансов действительного статского советника князя Туманова и членов его семейства.

Кажется, я не сумел даже частично скрыть свое изумление — по крайней мере, с чего бы иначе кайзеровцу потребовалось краснеть и отводить взгляд?

У меня же несколько секунд ушло на то, чтобы переформулировать встречный вопрос с «какого, спрашивается…» в нечто звучащее хоть немного приемлемо.

Линдемановец покраснел еще ярче и с куда более заметным акцентом, чем до этого, произнес, что интересоваться сим вопросом его, как он уже сказал, вынуждают некие личные мотивы. О природе же сих мотивов он-де, предпочел бы не упоминать. Если же я не могу ответить на поставленный им вопрос, он… в этот момент я перебил его, сообщив, что на поставленный им вопрос ответить могу.

Известие о том, что сам князь был вместе с еще восемью тысячами содержащихся в Бадаевских складах «заложников» расстрелян Петроградской «Комиссией Бдительности», обер-лейтенант воспринял спокойно. Равно как и то, что княгиня Юлия Николаевна и младшая дочь пропали, сгинули в водовороте Смуты. Старшая же, Татьяна…

Турбокоптеры появились неожиданно, с воем прорвав угрюмые низкие тучи. Аэровагон с ходу, почти не доворачивая, пошел на опушку, а две ударные машины развернулись в стороны, выплевывая алые язычки пушечного огня.

В наушниках у меня раздался знакомый голос — Татьяна приказывала ведомому спуститься ниже и обработать правый склон. В ответе со второй машины я ясно расслышал частый стук, словно дождь по жестяной крыше, — стук пуль о броню.

Мы забили транспорт «под завязку» — оставалось лишь надеяться, что мощности турбин хватит, чтобы перевалить через гребень. Еще два рейса — и все.

Они вернулись через сорок минут.

Кажется, будем жить. Я подумал об этом как-то безучастно… отрешенно. Уставший мозг, уже почти смирившийся с мыслью о смерти, еще не начал осознавать то, что нам в очередной раз продлили земной путь.

Тучи опустились еще ниже, стекая по склонам едва ли не самых верхушек деревьев. Зато слышимость, — невиданное для гор дело! — словно в качестве компенсации была просто превосходная. Я ясно слышал переговоры подходящих машин: «Видимость ноль, надо идти ниже», «давай покружу, прикрою», «к черту… нервы… надо спускаться». Последние слова Таня устало произнесла, казалось, совсем рядом — я с трудом сдержал желание обернуться, продолжая вжимать в ухо наушник. Несколькими секундами позже черная узкая тень турбокоптера вывалилась из серой мглы, озарившись вспышками выстрелов — и навстречу ей с земли брызнули белые нити трассеров.

«Скиф» вспыхнул сразу, словно свечка, огромным рыжим факелом пронесся над склоном, задел валун и, кувыркнувшись, с жутким металлическим скрежетом рухнул в речку.

В наушниках… я не сразу понял, что слышу: ведомый плакал, хрипя, давясь слезами и шепча сквозь стиснутые зубы… прости, прости, прости… прости, что я все еще жив!

Его машина шла над самой землей, в упор поливая струями свинца предательский склон. Беззвучно и маленькие черные фигурки, пытающиеся уйти от рушащегося на них ангела мести, падали, падали, падали — в тишине.

В последний, третий рейс аэровагон, набирая высоту, развернулся в сторону левого склона — и несколько секунд в проеме люка была видна груда искореженного металла посреди реки, из которой, словно из лампадки, все еще продолжали тянуться язычки чадного пламени.