Читать книгу - "Ветер забытых дорог - Юлия Тулянская"

Судьба Даргорода наконец созрела, и спор о ней должен был решиться. Когда отец еще лежал на смертном одре, княжич Веледар сам почуял это. Гойдемир, по слухам, шастает по приграничью: значит, со смертью старого князя поднимется бунт.

Когда-то Гойдемир разбил княжеское войско во главе народной рати, но не посмел пойти до конца и не поднял на отца руку. Теперь Веледар видел: настала пора завершить их с братом тяжбу.

Веледар думал об Анвардене. Там хватит одного рыцаря с оруженосцем, чтобы разогнать толпу черни. А в Даргороде князю приходится иметь дело со стойким ополчением, которое веками на Ярвенниных полянах тешит свою удаль и доказывает готовность защищать домашний очаг. Чтобы ослабить народ и усилить княжескую власть, Веледару нужно было войско надежнее, чем его теперешняя дружина, разросшаяся, но набранная из тех же даргородцев.

Веледар написал королю Анвардена послание с просьбой о помощи. Он писал, что стоит за правое дело: за то, чтобы укрепить законную власть и искоренить простонародные предрассудки, которые лишают Творца заслуженной славы. «…Но нечестивый самозванец под именем моего брата Гойдемира смущает против меня народ. По нашему неразумию и беспорядку, дружина мне плохая опора. Ради любви анварденского государя к вере и к справедливости, надеюсь, что не оставит меня и пришлет свое войско для усмирения смуты…»

Переговоры были начаты еще при жизни князя Войсвета. Анварден ответил на этот призыв. Поддержку богоизбранного даргородского князя взял на себя рыцарский орден орминитов. Командор ордена призвал западное рыцарство добровольно, за собственный счет снарядиться на помощь князю Даргорода и послужить ему защитой против нечестивцев и бунтовщиков.

Спесь чужеземцев, которые объявили себя спасителями, стала последней каплей: вспыхнула смута. Вардские рыцари не подчинялись даргородскому князю. Они сами выступали против простонародья, под собственными знаменами, видя в восстании черни покушение на священный миропорядок.

Над озером шумели камыши, по воде пробегала легкая рябь. Сквозь прозрачную воду блестели на солнце бока маленьких рыбок-верхоплавок. Волх, вертя дудку в руках, рассказывал:

– Теперь лишь на хозяйку Ярвенну надежда. Только ведь даже явись она сама, варды ее не послушают. И так уже в церквях говорят: мол, если кто повесит на Ярвеннино дерево ленту, того считать язычником и бить кнутами. Они, глядишь, и ее саму скоро мятежницей объявят…

– Послушай, Волх… - пересохшими губами спросил Дайк. - Неужели никто, кроме Гойдемира, не может защитить Даргород? Что такое Гойдемир? Один человек. Пусть он знал свою землю, знал, как воюют даргородцы, к чему привычны, даже многих из них знал просто по именам! Но не богатырь же он, чтобы одному порубить вражье войско. Он… А тем более я. Разве что-нибудь решит возвращение… такого Гойдемира?

Волх задумчиво смотрел в озеро.

– Ну! Не богатырская сила от него нужна. Войско вести - и то при случае найдется какой-нибудь умелец. Будет день, будет и дело. А Гойдемир - он и есть Гойдемир. В него Даргород глядится: глядится и видит свою судьбу. Гойдемир всегда разделял судьбу Даргорода. Он и хлеб ел с нами, и на Ярвеннину поляну на игрища ходил, и отдельно от нас никогда не живал… Вот затем он и нужен… А не чтобы в одиночку вардов рубить, - Волх хмыкнул и снова поднес можжевеловую дудку к губам.

Он догадался, что Дайк больше не будет его расспрашивать, и снова заиграл пастушескую песню.

Дайк ушел к Гвендис в кибитку. Волх остался у озера, Сполох прилег у костра. Рядом с ним растянулся Серый, положив голову на толстые лапы. Гвендис слегка отвела полог, чтобы в кибитку прникал свет. Хельдское шерстяное платье ниспадало складками до пола и уже не скрывало раздавшегося живота беременной. Сама Гвендис, впрочем, похудела. Она сильно загорела под летним солнцем, а длинные волосы выцвели. Гвендис вплела в них несколько полевых цветков.

– Я хочу поехать в Даргород с Волхом и объявить себя княжичем Гойдемиром, - сказал Дайк.

Он сидел около Гвендис на полу кибитки. Она не перебивала. С приездом Волха Гвендис почему-то предчувствовала, что такое может случиться.

– Если ехать, то прямо сейчас, а то будет поздно, - продолжал Дайк.

– Да, да… - тихо повторила Гвендис.

– Я не сумел разделить судьбу Сатры, но я должен разделить судьбу Даргорода - говорил Дайк. - Вот образок Ярвенны на моей груди. Я должен быть защитой ее земле.

– Да, - снова сказала Гвендис.

Ей не хотелось, чтобы из-за нее Дайк упустил нить своей судьбы - или то, что считает ею. Гвендис собиралась что-то добавить, она даже протянула руку, но остановила себя. Вдруг догадка, которая родилась у нее перед «камнем Деслава» - очередная ошибка? Сколько их уже было… Дайк с его непонятной судьбой никогда не будет принадлежать только себе и ей, это Гвендис уже знала. Вот снова в их жизнь ворвалась сила, которая взывает к его совести…

– Я верю, что тебе все удастся… - Гвендис осторожно прислонился голову Дайка к своему плечу. - Конечно, поезжай. Постарайся только об одном: берегись вражеского меча и стрелы.

– Гвендис, я буду очень спешить, чтобы вернуться к тебе, - взволнованно обещал Дайк. - Сполох довезет тебя до Анвардена. С обозом вам будет безопасно. Совсем немного осталось пути. Жди меня. Сполох все устроит в доме. Я приеду - и все, мы никогда больше не расстанемся.

– Я не оставлю тебя одного, - спокойно сказала Гвендис.

Дайк поднял на нее взгляд:

– Но со мной нельзя!.. Это война, я - самозванец. Тебе надо скорее домой, чтобы быть в покое и безопасности: ты носишь ребенка.

– Не беспокойся, - остановила его Гвендис. - Садись на коня и скачи. Волх скажет, куда нам ехать, а Сполох проводит меня. Ты решил разделить судьбу Даргорода, и я тоже решила ее разделить, раз это твоя судьба. Ты не должен мне ничего запрещать, Дайк, как я ничего не запрещаю тебе.

Гвендис думала: к счастью, ни по дороге в Сатру, ни в Сатре у Дайка не было прежних снов и видений. Но он все еще не помнит себя, и поэтому нельзя ручаться, что он совсем здоров. Если от опасностей и лишений он снова сдаст, и ему начнут вспоминаться чужие жизни, Гвендис должна оказаться рядом. Дайк никому не посмеет рассказать об этом, кроме жены: побоится в глазах народа сделать безумцем княжича Гойдемира. А она уже лечила его и знает, как быть.

Гвендис думала об этом, но не стала говорить Дайку. Она не хотела наталкивать его на мысль об уже изжитой, казалось, болезни.

– А ребенок, Гвендис?.. - Дайк посмотрел на ее живот. - Ты сумеешь сберечь ребенка? Послушай… поверь мне, Гвендис: он важнее, чем я.

Она тихо засмеялась.

– Я обоих вас сберегу… Беременные крестьянки идут жать и рожают ребенка в поле, отдохнут - и снова идут жать. Не волнуйся, и я справлюсь. Когда придет срок, в любой деревне найдется опытная повивальная бабка. Каждая рожавшая женщина мне поможет.

Окно в покое княгини было открыто. В саду жужжали поздние крупные шмели, прямо к подоконнику склонялись ветви яблонь. Ладислава сидела на лавке перед окном, положив тяжелую книгу на подоконник. Перед ней на расписном блюде лежало несколько крупных золотистых яблок.