Читать книгу - "Спутники Волкодава. Путь Эвриха - Павел Молитвин"

Что кто-то чужой в самый дальний путь

Проводил ее. Без тебя.

Видишь ты: мир лучше не стал.

Ложь, что боги были за нас!

Столица державы — мираж на час,

Где волком воет стар и мал.

Грезы сожрала жизни ржа,

И сон не придет — не зови.

Ведь руки — твои! — по плечи в крови

И сердце заждалось ножа…

Кто из нас не мечтал, друзья,

Осчастливить сей грешный мир

Молитвой, мечом, перезвоном лир?

Кто поверил слову «нельзя»…

— «А я ведь и правда, занимая место брата, собиралась тем самым осчастливить мир! — с тоской подумала Энеруги и вспомнила почему-то Батара. И дюжину „бдительных“, посланных следить за его домом и убить костореза, если тот задумает скрыться. — Ай да лекарь, ай да улигэрчи! Зачем же он старые раны бередит и любимые мозоли Хозяину Степи отдавливает? Неужто совсем ему собственная голова не дорога?»

— Стало быть, потому ты не желаешь на службу ко мне идти, что у меня руки «по плечи в крови»? — спросила Энеруги тусклым голосом, едва сдерживаясь, чтобы не кликнуть стоящих за дверями уттаров и не приказать им тут же свернуть дерзкому улигэрчи голову.

— Если я поступлю на службу к Хозяину Степи, он рано или поздно поймет, как я ненавижу кровопролитие, и велит казнить меня, — спокойно пояснил аррант. — Как же я могу принять предложение, которое приведет меня в конце концов на плаху или на Кровавое поле?

— А не кажется ли тебе… — начала Энеруги, намереваясь сказать, что за одну эту песню его следует подвергнуть самой мучительной казни, которую он, кстати, уже прежде заслужил тем, что пытался уйти в Верхний мир, но осеклась под укоризненным взглядом Имаэро.

— А что, если Хозяину Степи кровопролитие ненавистно ничуть не меньше, чем тебе? — вкрадчиво спросил советник Хурманчака. — Что, если мы все не такие уж страшные злодеи, как тебе кажется?

«Ой-е! Но ведь мы в самом деле не злодеи! — с отчаянием подумала Энеруги. — Я действительно ненавижу убийства не меньше этого святоши! Так что же на меня вдруг нашло? И как я могла в здравом уме и твердой памяти послать „бдительных“ к дому Батара? Мне радоваться надо, если ему из Матибу-Тагала бежать удастся, а я… О Промыслитель! О Великий Дух, я ведь и впрямь постепенно превращаюсь в того самого Хозяина Степи, которым матери пугают детей! Но почему? Я же не желаю никому зла!..»

— Ни ты, ни тем более Хозяин Степи не кажетесь мне злодеями, — неожиданно изрек аррант и вновь ударил по струнам:

Преданный тысячу раз, не верю

Тому, что т вид просто и ясно.

Глянь-ка в глаза лютому зверю:

Так ли войти в его клетку опасно?

И под маской в тот же миг

Истинный узреешь лик

жертвы, скованной цепями.

Манят очи, полные печали,

Девы, что мила и так любезна.

Эти очи многих привечали,

И счастливцев поглощала бездна.

Приглядись — и в тот же миг

Чудища проступит лик

за прелестными чертами.

Славный, испытанный в деле воин,

Нет ему равных на бранном поло.

Званья героя — явно достоин!

Но маску сорви усильем воли:

И один-единый миг

Труса видишь жалкий лик

с помертвелыми глазами.

Юноша этот — доблестный сотник,

Смугл и бесстрашен, до глаз усищи.

Большой до дичи и дев охотник

Рубака редкий — таких поищешь!

А личину скинь на миг,

Девичий откроешь лик.

Лечь бы меж ее ногами…

— Ты не лишен наблюдательности, — заметил Имаэро, бросив на Энеруги предостерегающий взгляд. — Проницательности твоей могли бы позавидовать многие, и, думается мне, ты прекрасно понимаешь, что проницательный человек, дабы выжить, должен обладать одним замечательным качеством…

— Умением держать язык за зубами, — подсказал невыносимый аррант.

— Оказывается, мы превосходно понимаем друг друга! А раз так, позволю себе высказать предположение, что ты не случайно спел нам именно эти песни. На первый взгляд поступок этот нельзя назвать благоразумным, но сдается мне, преследовал он совершенно определенную цель…

«Ему ведь и правда нет никакой корысти меня дразнить, — с некоторым опозданием сообразила Энеруги. — Напротив, он ведет себя как человек, готовый принять сделанное ему предложение, но стремящийся при этом дать нам понять…»

— Человек, наделенный талантом лекаря и улигэр-чи, может иметь свои странности и вправе надеяться, что к ним отнесутся снисходительно, — медленно проговорил Хурманчак и, заметив одобрительный кивок Имаэро, твердо закончил: — Если же сам Хозяин Степи проявит терпимость к чудачествам своего личного лекаря, то всем остальным придется последовать его примеру.

Слово «придется» он выделил особенно и по тому, как изогнулись уголки губ арранта, понял, что угадал правильно.

— Своими песнями я не хотел никого задеть, и если все же невольно сделал это, умоляю даровать мне прощение, — поднявшись с низкой скамеечки, аррант опустился перед Энеруги на одно колено, и она снова вспомнила Батара.

Будь что будет, но завтра, после совета наев, она примет его, как собиралась. Примет и уговорит, немедленно покинув Матибу-Тагал, отправиться в Саккарем. В какое же чудовище превратилась она, играя роль Хурманчака, если готова была обречь на смерть единственного любящего ее человека?!.

— Желаешь ли ты, чтобы Хозяин Степи как-то подтвердил дарованное своему личному лекарю право совершать мелкие благоглупости, без которых тебе, как видно, жизнь не мила?

— Желаю, — сказал аррант, поднимаясь с колен и бросая на Имаэро благодарный взгляд.

— Ты получишь золотую пайзу, — торжественно пообещала Энеруги, в который уже раз дивясь прозорливости своего хитроумного дядюшки. — Имаэро, проследи за тем, чтобы все формальности были соблюдены и мой личный лекарь ни в чем не испытывал нужды.

— Ступай за мной, — обратился советник Хурманчака к арранту и, когда они покинули Яшмовые покои, спросил: — Это правда, что ни один из раненых воинов Энкая до сих пор не умер?

— Не умер и не умрет. По крайней мере от старых ран, — ответствовал личный лекарь Хурманчака, по собственному почину ежедневно навещавший воинов Энкая, получивших ранения в схватках с саккаремцами. Быть может, ему следовало добавить, что тяжело раненные умерли еще по дороге к Матибу-Тагалу, но он почел за лучшее не обременять советника такими малозначащими подробностями.

— М-да-а-а… На моей памяти это первый случай, когда человек получает пайзу не за убийство, грабеж или донос, а за исцеление своего врага, — пробормотал Имаэро и ухмыльнулся, представив, как будут злобствовать наи, узнав о столь необычном поступке Хозяина Степи. Да хотя бы ради одного этого арранту следовало вручить золотую пайзу — пусть побесятся, то ли еще ждет их на завтрашнем совете!