Читать книгу - "Проклятый горн - Алексей Пехов"

Никаких ожогов. Никаких ран.

Белая колдунья спала, и ее грудь мерно вздымалась. Она была столь безмятежна и спокойна, что я лег с ней рядом, как пес, ожидая, когда Гера вернется из грез. И сам не заметил, как уснул.

Дождь все еще шел. Несколько редких капель упали мне на лицо, одна попала на губы и оказалась соленой, словно небо плакало морем.

Гертруда склонилась надо мной, по ее щекам текли слезы. Увидев, что я проснулся, радостно улыбнулась.

— Тихо, Синеглазый. Молчи.

Я подчинился, слушая быстрый наговор, который та шептала. С каждым ее словом боль покидала мою руку, холод разливался по лицу, и вот я уже мог дышать полной грудью, ощущая летнюю ночь, что властвовала сейчас над миром, пряча нас на дне безымянного оврага возле заброшенного монастыря.

— Надо поспать до утра, — попросила она.

Я почувствовал ее губы на своем лбу и снова заснул. Снился мне молот кузнеца, огненное дерево, растущее в мире, где земля до горизонта покрыта солью. Пугало гонялось за псом, а Проповедник хохотал, наблюдая за ними, и наигрывал на лютне «Тебя славим, Господи!», безбожно фальшивя из-за того, что пальцев на его правой руке больше не было.

Я проснулся, когда солнце уже было высоко, и Гера тут же оказалась рядом, решительно положив прохладную ладонь на мой лоб.

— Что-нибудь болит? — с тревогой спросила она, опередив меня с моими вопросами.

Я прислушался к себе.

— Чертовски чешется лицо.

— Частицы пороха и металла попали на кожу. Некоторые прожгли плоть до костей. Тебе очень повезло, что уцелели глаза.

Я хотел коснуться зудящего места, но она шикнула на меня.

— Все уже заживает. Останется несколько мелких шрамов, но основные последствия я убрала за ночь. Через две недели практически ничего не будет заметно.

— Спасибо, — поблагодарил я ее и только теперь понял, что правая рука крепко-накрепко привязана к телу и я не могу пошевелить ею. — Все так плохо?

Она нервно куснула губы.

— Слушай, перестань, — как можно мягче произнес я. — Я уже видел кусок мяса, который остался. Меня поздно пугать. Говори как есть. Я готов это принять. Знал ведь, на что шел.

— Здесь все не так хорошо, как с лицом, Людвиг, — осторожно произнесла Гера, не сводя с меня пронзительных и совершенно беспомощных глаз. — У тебя полностью раздроблена кисть, сломаны пальцы, порваны связки. Запястье тоже сломано, в предплечье застрял кусок металла. Кожа сожжена. Я восстановила все, что смогла. Вправила вывернутый большой палец. Безымянный висел на лоскуте кожи, мне удалось поставить его на место, и он уже приживается. Но вот мизинец… Его оторвало. Я не могу ничего с этим поделать. Прости.

Я глубоко вздохнул. Мизинец. Не вся рука, как мне приснилось.

— Всего лишь один из пяти. Ерунда.

— Ерунда?

— Некоторые стражи вообще живут без руки. Не слишком большая потеря. Главное, что ты жива.

Она невесело рассмеялась, села рядом:

— Должна пройти по меньшей мере неделя, прежде чем все срастется и я сниму колодки. И еще две, чтобы ты вновь смог пользоваться рукой в полную силу. Я сварю пару зелий, будешь пить каждый день.

Я кивнул, думая совсем о другом:

— Почему он нас не убил?

Ее лицо мгновенно стало злым.

— Он нас убил. Во всяком случае, так считает. У тебя в руках взорвалось оружие, словно в него забили бочонок пороха. За такое заклинание половина князей отдала бы большую часть своих сокровищ. Ты ему не интересен. Меня же… поглотило золотое пламя. И он уверен, что после такого не выживают. Ивойе больше нечего было здесь делать.

Она, видя, что я хочу сесть, помогла.

— Значит, ты нашла способ избежать огня?

— Нет. Не нашла. Меня спас твой подарок. — Гертруда показала костяное кольцо тонкой резьбы на своем безымянном пальце. — Воистину, можно только радоваться, что ты позвал меня замуж.

— Теперь ты оценила свое счастье? — неловко пошутил я. — Чертово Пугало не перестает меня удивлять.

— Дай только время. Я загоню его в угол и выверну наизнанку соломенную голову.

— Не уверен, что оно обрадуется.

Ее задор сразу пропал.

— Ты прав. Одушевленный хранит секреты и прячет таланты куда лучше, чем вся курия Риапано. Но благодаря ему у нас есть защита от магии Ивойи. Вот только нет его самого. — Гертруда рассеянно погладила пса по лобастой голове. — Я потеряла кузнеца час назад.

— Час назад? — нахмурился я. — Не понимаю.

— Повесила на него метку, еще когда мы столкнулись. То ли он ее заметил, то ли переместился на несколько сотен лиг. Он исчез где-то в районе Билеско.

— Билеско? Как он так быстро туда добрался?

— Синеглазый. Ничего-то ты не понял, — покачала она головой. — Четыре дня прошло.

— Черт меня подери! — только и сказал я. — Чертовский черт и все его племя! Четыре дня! Четыре дня ты знала, где он, а я…

— А ты должен выздоравливать. Или считаешь, что мне следовало бросить тебя и гнаться за ним? Я сделала выбор, Людвиг, и совершенно не жалею об этом. Ты для меня важнее всех кузнецов мира. Ну и после той взбучки, которую он мне устроил… Скажу честно, у нас нет шансов его одолеть.

Я кивнул, не став продолжать разговор. Ежу понятно, мы упустили Ивойю, потеряли единственную возможность остановить его. Теперь найти темного кузнеца будет очень непросто.

Точнее, невозможно.

С одной рукой я сейчас был бесполезен, и с лошадиной упряжью возилась Гертруда. Пес поймал зайца и теперь приканчивал его в одиночестве. Когда я проходил мимо, он негромко рыкнул, предупреждая на тот случай, если я планирую отобрать у него законную добычу.

Я обогнул трапезную и остановился возле открытой монастырской кузницы. Место было неприятным, и мне потребовалось какое-то время, чтобы понять, что меня смущает.

Запах. К легкой горчинке угля и едкой металлической вони примешивался сладковатый аромат разложения. Тянуло от маленького горна. Простого. Обычного. Ничем не примечательного. Такой есть в любой деревенской кузнице.

Сложенный из серого камня, приземистый и неухоженный, он казался мне живым существом, смотрящим на меня с затаенной злобой.

— Гера! — позвал я.

Она подошла, звеня шпорами, остановилась в десяти шагах от меня.

— Видела?

— Да. Мерзкая вещь. Я не смогла к нему подойти.

— Вот как?

— Дальше того места, где я сейчас стою, не могу и шагу ступить. Он сделал это, чтобы люди с колдовским даром не покушались на его собственность. Пойдем.

— Погоди, — попросил я и, преодолевая вязкое сопротивление воздуха, подошел к печи, в которой переплавлялись клинки стражей, превращаясь в нечто другое, извращенное, больное и опасное для мира. — Он похож на одушевленного.