Читать книгу - "Я тебя нашёл - Калисто ла Фей"

—Сучья… сучья… Сучья царапали лицо.

И мою тонкую психическую уравновешенность.

Я вдохнула глубоко. Нос зачесался от насыщенного запаха зверобоя, лаванды и шалфея, что сушились под потолком в комнате и всему второму этажу. В камине потрескивали дрова, что, шипя тающей смолой, делились теплом. Подбросив веточку можжевельника в пламя, взяла в руки чашку с клюквенным чаем и подошла к окну. По ту сторону крупными хлопьями медленно падали дети Зимнего мастера.

Я люблю зиму, хоть в народе её и называли тёмным временем года. Для них земля замерзала, становясь холодной и неприветливой. Для меня она, уставшая, засыпала под белоснежным покрывалом, чтобы набраться сил и с приходом принцессы цветов снова одарить нас волшебством, вращая бесконечное колесо жизни.

Снег искрился, отражаясь от городских фонарей. Пламя свечей подрагивало, рисуя на сугробах причудливые картинки и освещая город серебряным свечением, даря жителям волшебство. Разве это тёмное время года? Сумасшедшие.

Зима — время парада мертвецов. Этими сказками пугают непослушных детей, говоря, что Мрачноликий Король утащит их души в далёкие земли и они вечно будут служить его милости.

Я перевела взгляд на книжную полку. Старые фолианты, что Фрея дала на прочтение, стояли ровненько, давно забытыми.

Сказание о Дикой Охоте…

Когда слёз не осталось, я решила покинуть дом Фреи и больше не возвращаться в него, до обещанного вечера. Прошёл месяц с того дня, как её не стало. На душе камнем висело… Да что там только не висело. Одиночество, боль, несправедливость, усталость и ярость. Хотелось разнести по доскам свой дом, мамину лавку. Мне так всё осточертело!

—Тьфу ты, холодный.

Что может быть хуже остывшего чая? Только мёртвая возлюбленная.

Подобрав обёрнутую в кожу тетрадку с пола, перекатывала между пальцев серебряный замочек. История закончилась гибелью девушки и лишением принца души. Я несколько раз перечитывала последнюю страницу, думая, что, может, руны легли в неправильный перевод. Хрен и морковка! Всё печально. И эта сказка? Фрея — чокнутая! И эти её извинения… Спаси Ориона. Какого ещё Ориона? Впервые имя-то такое слышу. Назвать ребёнка именем созвездия… Надо же додуматься. Я вложила свои переводы в тетрадку и поставила рядом с книгами.

Падшие ангелы…

Я вставала рано, когда ещё первый луч солнца не касался небосвода. Разжигала огонь в каминах, подвешивала чайнички над пламенем и поджигала душистые пучки благовоний, придавая дому таинственности и умиротворения.

Посетители распахивали входную дверь настежь, пропуская в помещение стужу.

Говнюки! Неужели нельзя аккуратно войти. Цены на дрова нынче просто сказочные.

Я предлагала им горячего питья, чтобы согреться, а они иногда подкидывали мне пару монет за доброту.

Я любила свой дом. Он был старенький, и каждую весну приходилось вкладываться в его реконструкцию, но переезжать я не хотела. Любила каменные плиты на кухне, что, казалось, положили на скорую руку. Постоянно запиналась о выступающий квадрат рядом с камином, портя обувь и разливая зелья. Любила странную лестницу, что была прикреплена на потолке в лавке. Не знала, для чего её ещё использовать, как не для хранения сухостоя. Вешала в основном чертополох, чтобы отгонять злых духов или вредных сварливых старух, хотя это одна и та же сущность. Этим бабкам бы молиться о загробной жизни, а они кости перемывают соседским девкам и мне, за глаза. Поэтому над входной дверью прибила ещё один колючий веник. Предрассудки, но мне так было спокойней. Да и от злого рока защищали. Всё-таки молодая девица в самом расцвете сил жила одна в большом доме. Хотя… кого я обманываю или успокаиваю, за всю свою юность ни разу не ловила на себе мужские взгляды. Любила большой камин в родительской спальне. Я перебралась в ту комнату через месяц, как папа съехал. В холодные зимние ночи я кладу побольше дров, и, когда от жара нагревается кирпичная кладка, трескается побелка и сквозь трещины проступает яркий свет от пламени. Выглядит как стекающая с вулкана магма. Очень красиво. Ложусь в кровать и наблюдаю, как путешествуют огненные реки. Даже полюбила лестницу, что вела на второй этаж. Каждая ступенька рассказывала свою историю, поскрипывая в такт сделанному шагу. Пусть и укрытая плотной ковровой дорожкой, она хрустела под тяжестью идущего, как коленки бабуси Винн, она, кстати, зачастила ко мне после исчезновения Фреи. Каждое воскресенье приносила пирог или корзинку с пирожками и всегда баночку вишнёвого варенья. Я заваривала чай с кардамоном, гвоздикой и щепоткой мускатного ореха, и мы садились около окна, рассказывая друг другу глупости из жизни. В основном говорила Винн. Из моей жизни мало что можно было вынести интересного. Бабуся рассказывала о двух бестолковых парнишках, что были настолько рукожопны, что подожгли библиотеку, и в наказание их поставили охранять врата города. Охраняли они, конечно, из рук вон плохо. Про девочку, что воровала книги, цену которых не измерить. Про подругу, что предпочла жизни в замке свободу. Я слушала и восторгалась — какой же мир удивительный!

Когда вечерело, я закрывала входные двери на засов и ставни на первом этаже, не от страха, нет, а чтобы не впускать стужу в дом. Почему-то мне казалось, что так дому теплее. Я о нём заботилась, он мой единственный родственник, кто со мной с рождения. Никогда не думала завести животное, а, наверное, стоило бы. Может, сделаю себе подарок на рождение Нового года. Соседская собака как раз ходит с пузом, к празднику, глядишь, разродится. Кошек не рассматривала, не любила.

Полы приходилось драить чуть ли не каждый день. Занесённый посетителями песок и соль плохо выметалась, а разводы от них вымывались и того хуже. Небольшая влажная уборка, чтобы стереть пыль от засушенных трав, и уже к восьми вечера я грела молоко, добавляла в него щепотку корицы и стручок ванили, подтягивала кушетку поближе к камину, натягивала на ноги шерстяные носки с узорами в виде крыльев, закручивалась в плед из шерсти горной альпаки, что подарила мне Фрея на прошлый праздник рождения года, и открывала волшебные истории. Я любила сказки! Историю о девочке, что попала в мир снов, я предпочитала историям любовных эротических романов, что так назойливо пыталась впихнуть мне Эрика. О смелой ведьмочке, мастерице зелий и ядов, что влюбилась в нерешительного некроманта. О фее цветов, что стала тёмным магом. О бесполезной девушке, что боялась духов и всего, что связано со смертью, но по итогу стала банши и помощником жнеца. Драконы, вурдалаки, лешие, сражения на мечах и с использованием магии, русалочки и дриады, я обожала сказки. Они уносили меня в волшебные миры, оттесняя посредственность настоящего, наполняли светом, теплотой и верой в добро, и, летя на крыльях ветра в волшебных мирах, я засыпала и видела прекрасные сны.

* * *

—Вот дубак,— топая по вертикальному подъёму в сторону Академии, проклинала на чём свет стоит его основателя.— Додуматься же надо было.

Хотелось растопить пламенем ледяную наледь. Собственно, единожды Эрика так и сделала. Бурный поток воды стекал с горы и затопил городскую площадь. За ночь вода заледенела, и к утру детвора рассекала её на коньках. Торговцы этого не оценили, как и городская стража, как и комиссар с градоправителями. Магистра Бурланда вызывали в Совет несколько раз, ему пришлось возместить кругленькую сумму за испорченный товар и моральный ущерб нежных торгашей. Как будто каждую весну они не мучились мигренью с таянием снегов. Эрику заперли на месяц в Академии, но когда она, ставя опыты, разнесла лаборатории алхимиков, то ректорат сошёлся на мнении, что Эдварду дешевле обойдётся восстанавливать городскую инфраструктуру. Поэтому, не отсидев и половины отмеченного срока, рысь вновь обрела свободу.