Читать книгу - "Золотой империал - Андрей Ерпылев"

Сверток едва заметно шевелился...

* * *

Недаром говорят, что у кошек — девять жизней. Какую по счету жизнь жил на белом свете матерый уличный кот по имени Шаляпин, не знал никто, но он жил.

Жил упрямо, несмотря на ужасную рану, нанесенную ему тяжелой боевой стрелой, пробившей гибкое тельце навылет, несмотря на содранный клок шкуры на голове и вытекший правый глаз. Кот нипочем не желал расставаться с жизнью, пусть и дарившей ему не слишком много радостей, и не упускавшей возможности задать добрую трепку, цепляясь за нее с упорством приговоренного к смерти. В сознание он почти не приходил, постоянно пребывая в зыбком балансировании между жизнью и смертью.

После катаклизма переход закрылся наглухо, возможно, навсегда, и ни о каком возвращении назад Аланапуримбы, или, как его окрестили для краткости, Алана, речи идти не могло. Оставалось только надеяться, что в храме, отделенном теперь от этого мира невообразимыми далями, остался хоть кто-то живой. Если только в храме, а не во всем мире...

Все путешественники, включая новоприобретенного товарища, сидели над умирающим котом, и никто не решался признать неизбежного...

Больше всех корил себя Николай.

Не отбрось он тогда, в храме, обломок стрелы, заинтересовавший его, столь беспечно, Кавардовский не смог бы перерезать путы и освободиться. Не пострадал бы Жорка, оглушенный притаившимся у входа Князем, когда ротмистр, сгоряча решивший, что беглец скрылся в спасительном для него лесу, кинулся следом. Хорошо еще, что, кроме берестовской двустволки без единого заряда, у Конькевича не оказалось при себе огнестрельного оружия. Будь иначе — на путешествии пришлось бы ставить точку. Блестящий в прошлом гвардейский офицер и неплохой фехтовальщик решил обойтись холодным оружием. Как оказалось — небезосновательно...

Солнце уже клонилось к западу, когда ротмистр поднял наконец голову.

— Нести с собой тяжело раненного Шаляпина мы не можем, господа. Бросить его умирать здесь — тоже. Я решил... — Ротмистр сглотнул и продолжал уже громче, чтобы заглушить предательский звон в голосе: — Я решил поступить, как поступают с раненным в бою товарищем, когда ничем не могут ему помочь и не желают продлевать мучений. Я хочу помочь ему уйти с честью. Думаю, он бы мое решение одобрил...

В этот момент кот открыл уцелевший глаз и проникновенно взглянул в глаза своему другу. Николай мог бы поклясться, что Шаляпин понял слова Чебрикова. Более того — он был согласен... Глаз устало закрылся, и по боку, покрытому слипшейся от крови шерстью, пробежала длинная судорога...

— Все... — прошептала зареванная Валя. Но кот был еще жив.

— Идите, — прикрикнул ротмистр на своих спутников. — Я вас догоню.

Разделить с ним нелегкую обязанность не захотел никто, включая ничего не понимавшего, но проникшегося важностью момента аборигена. Хотя какого аборигена? Здесь он был таким же гостем, как и остальные.

Не оборачиваясь, путешественники почти дошли до кромки кустарника, окружавшего поляну, когда их окликнул чистый и звонкий детский голос:

— А что вы тут делаете?

* * *

Маленькая, лет шести, не более, девочка в чистеньком пестром платьице и сандаликах, появившаяся неведомо откуда посреди абсолютно девственного леса-любой мог бы принять ее за галлюцинацию утомленного сознания. Она была тут же окружена и подвергнута перекрестному допросу:

— Кто ты? Откуда ты взялась? Где взрослые? Как тебя зовут?

Не принимали участия только ротмистр, скорбно продолжавший сидеть рядом с умирающим другом, да Алан, карауливший с обнаженным скимитаром в руках связанного Кавардовского (рана в плече оказалась хоть и глубокой и болезненной, но не опасной для его поганой жизни).

Девочка совершенно не испугалась грязных, оборванных и окровавленных взрослых, к тому же до зубов вооруженных. Она весело щебетала, расспрашивая их то об одном, то о другом, но почти не отвечая на вопросы.

Общими усилиями из этого «чуда природы» удалось вытянуть, что зовут ее Дилия, ей скоро будет семь лет, а живет она с папой и мамой «там, далеко». Девочка была ухожена и совсем не похожа на заблудившуюся в лесу. Все окружающее она воспринимала как новую интересную игру.

— А вы в кино снимаетесь? — Она весело прыгала на одной ножке, срывала цветочки, норовила потрогать понравившееся почему-то больше всех ружье Конькевича, пыталась научить всех петь песенку. — Я по спутнику видела недавно одно. Там дяди с такими же ружьями, как у вас, бегали и стреляли друг в друга... А таких сабель у них не было!.. А зачем они вам? А можно потрогать?.. А почему этот дядя лежит? Он устал?.. Он болеет?..

Беготня и вопросы длились бы еще долго, если бы Дилия случайно не наткнулась взглядом на окровавленного Шаляпина, которого все пытались прикрыть от нее спинами. Негоже невинному существу приобщаться к виду страданий и смерти...

— Ой, киса!.. Ей плохо?.. А кто ее так?..

Девочка плюхнулась на коленки рядом с тряпицей, на которой лежал кот, и с состраданием на лице принялась его разглядывать. По круглому детскому личику горохом покатились прозрачные слезы... Она попыталась погладить судорожно дышащее животное, но Чебриков, легонько взяв ее ладошку, отвел ее в сторону:

— Не надо, девочка... Ему очень больно.

Девочка, не переставая всхлипывать, упрямо вырвала руку у большого дяди и все-таки прикоснулась к слипшейся шерсти.

Склонившиеся над смертным одром путешественники ожидали всего: судороги, крика боли, агонии, смерти, но только не того, что произошло.

Кот снова приоткрыл глаз и вдруг лизнул гладившую его детскую ручку...

— Он мурлычет, — прошептал не верящий своим глазам ротмистр.

Еще несколько минут, и кот оказался на руках девочки, ловко запеленавшей его в тот же лоскут ткани, на котором он лежал, и теперь баюкавшей, словно куклу.

— Он спит... — прошептала Дилия. — Ему хорошо... — И тут же выдала: — Вы же торопитесь? Вам нужно идти. А кисоньку оставьте мне. Она поправится — не волнуйтесь!..

Спутники переглянулись. Голос девочки был таким убедительным, а глаза сияли такой неподдельной чистотой, что хотелось верить во все, что она говорит.

В конце концов ее вмешательство решало проблему. И ротмистр понял немой вопрос товарищей.

— Да, девочка, — с трудом проговорил он, поднимаясь с колен. — Возьми котика себе. Только заботься о нем. А если... — Голос Чебрикова предательски дрогнул, и он отвернулся, играя желваками.

— Конечно! Я его вылечу, дяденьки! Точно-точно! И мама моя поможет, и папа, и бабушка! Ну я пойду? А то меня ждут...

— Иди, Дилия, до свидания...

Девочка, бережно прижимая к себе спеленатого кота, отбежала на несколько шагов и, обернувшись, прощально вскинула вверх ладошку:

— До свидания!.. Не волнуйтесь за котика!..