Читать книгу - "Камбрия - навсегда! - Владимир Коваленко"

Слова сбивчивые, но понятные. Как не хватает батюшки Адриана… Вот кто умел сказать понятно. Майни воительница и чародейка, но не проповедница. Потому нет в ее словах окончательной ясности, зато есть сила. А потому их нужно держать в себе, как бы ни жглись и ни просились наружу. Иначе — уныние и гибель.

— Хвикке продолжают поднимать ополчение. Много! Наверняка поднимают. Вне зависимости от победы. Их там уже — тысячи. Но если промедлим — будет больше. Хвикке больше Диведа, пока повытаскивают ленивых хозяев с хуторов… На это вся надежда: остатки конницы у них в разъездах, а все дороги сходятся к Глостеру, так что соединятся они не вдруг… Но их может оказаться и шесть тысяч, и десять. А нас? Тут никакие укрепления не спасут, тут нужно чудо, иначе поляжем… Эйра, я жить хочу! Но я не хочу жить среди дикарей, в каких мы превратимся, если война затянется. И уж тем более бежать на чужбину… Никто не может побеждать вечно. У меня одна надежда — пока люди не признали поражение, победа не потеряна. Вот мы и идем вперед: отступать некуда, стоять на месте тоже нельзя.

И остается хлопать сестру по спине, говорить, что она справится. Как всегда. А самой исполнять, что поручено, точно и аккуратно. И верить в победу. Несмотря ни на что.

Если совместный рев с Эйрой изгонял отчаяние, то беседы с Анной наполняли спокойствием, напоминали о любимом деле. Тогда, после первой проповеди, пришлось объяснять, почему работу совершает именно разум, а не человек, не бык и не речка. Пришлось подчеркнуть, что дурная работа — это или никакой работы вовсе, или переделывать, что бывает даже трудней. Довольно быстро добрались до определения коэффициента полезного дела и понятия мощности как способности совершать некоторое количество работы в единицу времени. И тут застряли надолго! На самом простом: на времени. Время для бриттов было вполне себе мерно — часы, стражи, дни, месяцы и годы знали все. Но было это время расплывчато. Анна Ивановна не привыкла мерить время варки зелья песочными часами или клепсидрой — ждала результат. Дни — они разные летом и зимой, и ночи тоже, а значит, и стражи, и часы. Месяцы тоже разные. Даже годы!

Тема оказалась трудной, но очень интересной обеим. Анна решила, что вера сиды в ровный и непрерывный поток времени — свидетельство очень спокойной, склонной к созерцанию натуры. А еще — речной сути. Вода ведь течет ровно и непрерывно! А Немайн поняла, что в житейских, а не технических вопросах непосредственный подход кельтов бывает куда верней…

К чуду быстрой дороги Эйлет на сей раз отношения не имела. Сидела в трехосной колеснице — спасибо Майни, догадалась впихнуть туда нечто вроде стула и стола — да, сцепив зубы, проклинала боль в руке. Которая отвлекала, глушила нужные мысли и открывала скрипучую калитку в голову разным гадостям. Самой слабой из которых было понимание своего увечья.

При этом разум все понимал, а что-то внутри отказывалось смириться с таким поворотом! При этом Эйлет себя презирала, но поделать ничего не могла — боль от гибели отца оказалась едва ли не слабее той безнадежности, что нанесла удар перед самым отъездом. Майни как раз вручала грамоты-инструкции, граф Окта уже передал письмо для жены и продолжал сыпать дельными советами… От Эмилия она ожидала того же. Ничего сердечного, просто деловой совет — и девушка-подранок отправилась бы в путешествие печальной, но спокойной. Увы, негодяй не соизволил подождать полчаса и пощадить ее чувства. Четко повернулся к Немайн и тремя рублеными фразами — не купец, воин! — доложил, что по окончании кампании намерен срочно отбыть в Карфаген. Как только откроется навигация. О чем-де ставит в известность и просит учесть таковое намерение в последующих планах великолепной. Так и сказал — «таковое». И даже глаз на Эйлет не скосил. А ведь ее взгляды чувствовал. И раньше, и тогда.

Эйлет склонилась к бумаге, повозку тряхнуло, несмотря на все торсионы, чуть столом по лбу не получила. И поделом. Кому ты нужна, однорукая? Разве кто захочет с Кейром да с Майни породниться — и для него ты будешь не половинка, а так. Нечто вроде очень ценной скотины. Бурый бык из Куальнге, так сказать. А дорога не римская, совсем не римская. То есть была римская. Но какому-то из королей Поуиса понадобился камень. И вот результат: нет ровного тракта, есть ухабистая колея. Вблизи Роксетера камень появится. Хотя Пенде Мерсийскому тоже нужен камень. И Окте. Война, и лишние укрепления в городе лишними не будут, а каменотесов взять неоткуда. Но неужели это мучение придется терпеть еще два дня? Словно отвечая на невысказанный вопрос, повозка подпрыгнула. И покатилась ровно. А в повозку заглянул командир небольшого — шесть рыцарей — эскорта.

— Мерсийская граница, сиятельная, — сообщил, прилепив к ней новомодный римский титул. — Таможенный пост не посмел нас беспокоить. Завтра будем в Роксетере.

— Благодарю, — буркнула Эйлет.

И рада бы выговорить чего полюбезнее. Но болит рука и открывает путь для боли сердца. А впереди требуются вежливость да улыбчивость, вот и остается тратить злость, пока не поздно! Впрочем, ровная дорога позволяет заняться делом: перечитать инструкции, нарисовать примерные планы работ. Без плоского подобия сила сидов проявляется хуже. Это Эйлет заметила давно. Увы, большой планшет рассчитан на другое — а уж какие красивые подобия на нем получаются! Хотя… Удержаться и не переиграть несколько вариантов снабжения по Северну, пока без учета военного сопровождения конвоев, оказалось невозможно. Уже сама доска — выструганный широким рубанком дуб — просит, чтоб руки ее погладили. Под столом прошли ремешки, намертво прихватив модельный стенд к столу. Теперь начинается работа — увлекательнее игры, загадочнее гадания. В углы доски — два камня. Черный на Роксетер — «источник». Белый на Глостер — «цель». Ветка пути, толстая, но с перемычкой посередке. Значит, путь ведет и вверх, и вниз. Направления пометили стрелками. Теперь — дни пути. Вверх — побольше, вниз — поменьше. Ночевки у берега — где берег свой, и на якоре — где вражеский. Время барок. У Роксетера речной посуды немало, мерсийский флаг позволял торговать мимо Хвикке. Пошлина, конечно, душила город, но жить удавалось. Даже, наверное, вышло бы богаче, чем при своем короле — тогда город, еще называвшийся Кер-Гурикон, терял от разбойников каждый четвертый корабль. Да вот последние годы товар их стал куда хуже. Эйлет припомнила, как горшечники да стеклодувы несколько лет назад печально пересчитывали барыши — их вещи вдруг оказались лучшими на ярмарке. Она маленькая была, ей не объяснили. Только стеклянного лебедя, как Тулле, отец так и не купил…

К губам подкатилась соленая капля, зубы прихватили губу. Отвлекаться нельзя, нужно мстить. К делу! Барки сохнут на берегу — война. Их ровно шесть десятков — если какие не попались саксам. Окта говорил, этой зимой он собирался с Хвикке торговать… Пусть осталось пятьдесят. Пригодятся все, а если окажется больше — будет запас.

Что Камбрия за спиной, Эйлет поняла по пыли. Пыль на дороге требует хотя бы нескольких дней суши, а на западном краю цивилизованного мира такое бывает от силы пару раз в год.

Здесь же пыль поднялась тучами. Пробила полог повозки. Она плясала над фишками и доской, сбивалась в комки в горле, щипала глаза. Но Эйлет продолжала гонять ладьи, стараясь подать груз ровно, избегать столпотворений — и не пускать суда в одиночку меж чужих берегов. Но вот время обеда. Короткая остановка. Хорошо, что вторая повозка с припасами. Но…