Читать книгу - "Внук сотника - Евгений Красницкий"

Старик, до которого тоже дошел огонь, не закричал, а запел:

И вот начните,

Во-первых – главу пред Триглавом склоните!

– так мы начинали,

Великую славу Ему воспевали,

Сварога – Деда богов восхваляли,

Что ожидает нас.

Сварог – старший бог Рода божьего

И Роду всему – вечно бьющий родник,

Что летом протек от кроны, зимою не замерзал,

Живил той водою пьющих!

Живились и мы, срок пока не истек,

Пока не отправились сами к Нему

Ко райским блаженным лугам.

Толпа притихла. Голос у старика оказался мощным, слова разносились над берегом реки, перекрывая истошные вопли девки.

И Громовержцу – богу Перуну, богу битв и борьбы говорили:

«Ты оживляющий явленное,

Не прекращай колеса вращать!

Ты, кто вел нас стезею правой

К битве и тризне великой!»

О те, кто пали в бою,

Те, которые шли, вечно живите вы в войске Перуновом!

В толпе начали раздаваться женские причитания, а чей-то мужской голос вдруг подхватил языческую песнь:

И Свентовиту мы славу рекли,

Он ведь восстал богом Прави и Яви!

Песни поем мы Ему.

Монах замахал руками, указывая княжеским дружинникам на толпу, запрудившую берег реки. Пламя накрыло старика с головой, голос его умолк, но где-то среди людского скопища несколько мужских голосов продолжали:

Ведь Свентовит – это Свет.

Видели мы чрез Него Белый Свет.

Вы посмотрите – Явь существует!

Мишка вдруг с изумлением услышал, что и дед Корней едва слышно выводит речитативом:

Нас Он от Нави уберегает —

Мы восхваляем Его![5]

– Деда, дружинники идут, услышат!

– Плевать! Наши прадеды с этой песнью Царьград на щит брали, а теперь цареградские псы за нее на костер ставят! Эй, ты! Сюда смотри, задрыга, с тобой княжий сотник говорит! Чего распихался? Ты бы с половцами так воевал, а то нашел на кого переть – на баб!

Ретивый дружинник, разглядев золотую гривну, в спор вступать, на всякий случай, не стал, а двинулся в сторону, все так же покрикивая и пихая народ древком копья.

– Пошли, ребятки, нечего здесь больше смотреть, пошли… Никифор! Пошли, сейчас народ на торг возвращаться начнет, самое время.

– Корней Агеич, а может, завтра? – Никифор залез в сани и уныло разобрал вожжи. – Настроения что-то нет никакого, да и угорское еще осталось.

– Нет, Никеша, ехать нам пора – загостились, да и снега вот-вот падут, успеть бы добраться. Пошли, пошли.

«Вот так! С этой песней на Царьград шли, а теперь за нее, по указке из Царьграда, на костер! Выходит, мы в первый раз „холодную войну“ еще в двенадцатом веке проиграли? Или еще в десятом – при Владимире Святом? А в двадцатом веке торжественно отметили тысячелетие этого проигрыша? Очуметь можно! А с чего, впрочем, чуметь? Празднуем же День независимости России от Советского Союза.

А я-то, придурок, православный орден, православный орден! Это что же Илларион во главе православного ордена может натворить? Он же всю Русь кострами заставит! Испанской инквизиции и не снилось. Нет, ребята, пулемета я вам не дам! Никаких орденов! А что вы можете, сэр, в шкуре пацана сопливого? Блин! Какой же я косяк упорол, как теперь эту цареградскую сволочь останавливать? Нет, ну надо же такого дурака свалять, управленец гребаныи, о чем ты думал? Опять понесло? Самый умный, всех развел, как лохов, все под Мою дудку пляшут, а я выхожу – весь в белом. Весь в дерьме вы выходите, сэр! Господи, да что ж теперь делать-то?»

– Михайла! Ты чего, спишь, что ли?

– Деда, а если Илларион и вправду сможет православный орден собрать? Он же таких костров по всей Руси понаставит!

– Ага, дошло теперь, чего ты ему наболтал?

– Деда, он же на нашу сотню глаз положил, собирается с нее орден начинать!

– Как положил, так и отложит, мы – княжьи люди! – решительно заявил дед. – А ты впредь думай, прежде чем за отцом Михаилом каждое слово повторять!

– А может, князю про Илларионовы замыслы донести?

– Незачем! Князь и так нашей сотни опасался, а станет еще сильнее. Илларион сам себе шею свернет.

– Как?

– Он здесь чужак. Ни земли, ни людей, ее населяющих, не знает и не понимает, а думает, что умней всех, что вокруг дикари и с ними можно что захочешь делать. Земля его и сожрет – может, быстро, а может, и медленно, но ему не жить! Сидел бы тихо, справлял бы монашескую службу, тогда бы жил, а если полез мир переделывать – не жилец! Вернется из нынешнего похода живой, считай – повезло, а если еще ума хватит понять, что голову в капкан сует, – совсем счастливчик.

«Это же про вас, сэр: „Самый умный, взялся мир переделывать“ – портрет точнейший! Вы уже в который раз мордой об стол прикладываетесь? Не считали? И, заметьте, означенный конфуз неизменно приключается с вами именно тогда, когда вы себя шибко умным воображаете! Но как девка в огне кричала, до сих пор в ушах стоит. И старик этот… Петь на костре… Это ж какую силу духа надо иметь, какую веру!»

– Чего примолк, Михайла?

– Тошно, деда. Епископ, он же не грек какой-нибудь, даже не болгарин. И своих – на костер!

– «Нет ни Еллина, ни Иудея… но все и во всем Христос» – гнусавым голосом, видимо передразнивая кого-то, процитировал дед апостола Павла. – Верно я вспомнил?

– Верно. Ты что, хочешь сказать, что для него «свои» – только православные христиане, а все остальные…

– Так и есть! Вернее, должно быть, а как там на самом деле? – Дед махнул ладонью. – Чужая душа – потемки.

– Иллариону тоже наших не жалко…

– Хватит! – сердито оборвал дед. – Без нас все решится, а у нас своих дел полно: мне – сотню в порядок приводить, тебе – «Младшую стражу».

– Делай, что должен, и будет то, что будет…

– Вот-вот. А прямо сейчас ты что должен?

– Что? – Мишка не сразу смог отвлечься от своих переживаний. – А! Краску купить надо, я присмотрел уже…

– Дурак! У тебя родни полон дом, каждому подарок привезти надо! Да Юльку свою не забудь!

– Для Юльки у меня уже есть. В том ларце, который в скоморошьем возу нашли, жемчужное ожерелье было.

– Опять дурак! Ты что, жениться собрался? Проще подарок нужен, такой, чтобы показать – ты про нее и в стольном граде не забывал. И все! Не князь – жемчугами одаривать, меру знать надо!

– Тогда… Знаю! Там еще платки цветные были, даже шелковые.