Читать книгу - "Ближе некуда - Юлия Леру"

Утром буря разыгралась не на шутку. Ер не встал, когда я спустилась вниз и пошла умываться, он не пришел, когда я стала разогревать суп и позвала его, и я поняла, что дело плохо. Печка фыркала и кидала охапки искр, когда я забросила в нее дрова, в трубе выл ветер. За окном висела беспросветная белая пелена, и я даже не стала открывать дверь, чтобы убедиться, что на улице и правда бушует буря.

К счастью, еда у нас еще была. Я сделала себе заметку — обязательно пополнить здешние запасы, когда пойду из волчьей деревни. Может, кому-то еще этот дом спасет жизнь.

Ер лежал на кровати и смотрел в потолок. Его лицо казалось совсем детским на пожелтевшей от времени подушке.

— Эй, — сказала я, видя, что он не спит. — Ты чего? Заболел?

Он по-волчьи рыкнул, когда я положила руку ему на лоб, но потом успокоился. Лоб был горячий. Я без долгих церемоний откинула одеяло, осмотрела забинтованный бок. На повязке проступила кровь, а это значило, что рана по-прежнему кровоточит.

— Плохо, — сказал он, наблюдая за выражением моего лица.

— Да, — сказала я. Покосилась на окно, за которым мело. — Давай-ка я промою рану еще раз и снова забинтую.

— Может, не надо? Ты же не врач, — сказал он.

— Ну и что. Я не врач, но это тоже не дело.

— Не трогай, — едва я коснулась ткани, лицо Ера исказила боль. — Пожалуйста, не трогай. Я дождусь конца бури. Ты сходишь за лекарем, когда все утихнет.

Его лицо покрылось бисеринками пота, и он сжал зубы, чтобы не застонать.

Я поняла, что началось заражение, и отвернулась, чтобы скрыть эмоции. Весь день я провела у постели Ера, вытирая пот, принося воду и упрашивая поесть. Он съел две ложки супа, отвернулся к стене и затих, переживая боль.

Вечером мне уже не пришлось умолять его показать мне рану — он попросил сам. Пуля прошла по касательной, вырвав кусок кожи. Края раны побагровели, кожа вокруг была горячей.

— Я пойду в деревню, — сказала я.

Ер помолчал. Нащупав мою руку, он сжал ее своей. Взгляд его был полон решимости.

— Послушай. Это Инфи меня наказывает за то, что я на тебя напал. Оставь меня и уходи. Я пойму тебя.

Я вырвала руку и молча вышла. Конечно, поймет он меня. Только вот я сама себя не пойму, если уйду и оставлю волка умирать от моей же пули. Так дело не пойдет. Едва буря схлынет, я поднимусь в деревню. Волки должны мне помочь, пока не стало слишком поздно. Я надеялась, что еще не стало.

Вторая ночь прошла так же быстро, как и первая, и на следующее утро мне показалось, что буря все же начинает утихать. Надо было видеть, какой надеждой загорелись глаза Ера, когда я сказала ему об этом. Но он и сам уже шел на поправку. Или мои промывания сделали дело, или волчий здоровый организм начал справляться с инфекцией — но к вечеру третьего дня притворщик вышел из комнаты к ужину. Умяв полбанки оленины с бобами, Ер уселся на стул у печи и провел так весь вечер. Я молчала, в глубине души почти ликуя. Еще день, и мы сможем вдвоем пойти в деревню. И мне не придется идти на сделку с совестью, оставляя больного волчонка на произвол судьбы.

К полудню четвертого дня буря утихла окончательно. Выйдя на крыльцо, я сделала шаг — и по колено провалилась в снег. Но это было нестрашно. Я вернулась в зимовье и сказала Еру, что нам пора выдвигаться.

— Отец убьет меня, — сказал он, повесив голову.

— Я скажу ему, что я подстрелила тебя случайно, — сказала я. — Скажу, что приняла за зайца.

— Одн-на!

— Хорошо, тогда за бобра.

Он понял, что я так шучу, и позволил себе робкую улыбку.

Я решила, что нужно сначала осмотреться. Сделав пару кругов вокруг зимовья, я смогу заодно осмотреться и решить, как лучше выбраться из низины, в которой находилось зимовье. Наверняка снега здесь больше, чем наверху, и мне будет удобнее сразу же выйти на холм, чтобы оттуда уже спуститься в долину. Я сказала Еру, чтобы ждал меня.

— Эта одежда, — я кивнула на то, что было на нем, — от холода тебя не защитит. Нам нужно будет выбрать максимально короткий пусть, но для начала мне нужно осмотреться.

— Я могу повезти тебя на санках, — сказал он.

— Обратившись?

— Я не могу обратиться, пока рана не зажила. — Ер помолчал, глядя куда-то вдаль. — Я помню, что сам нарвался на пулю, Одн-на. Почему я прыгнул на тебя? Почему попытался укусить?

— Я не знаю, — сказала я. — Меня, видимо, не любят животные.

Он, к моему удивлению, кивнул так, словно в этом не было ничего необычного.

— К нам в деревню пару больших лунокругов назад приходил человек. Мы едва не разорвали его на куски, когда он резал ножом кролика и нечаянно проткнул себе палец. Он хотел стать у нас лекарем, но мой отец не разрешил. Мы бы убили его рано или поздно. Отец говорит, таких людей мало, но они еще есть. Мы называем таких людей… — он замялся.

— Ну, говори, — сказала я.

Ер помолчал.

— Понимаешь, Од-на… Волк приходит в неистовство, когда чувствует кровь зайца, — сказал он, наконец. — Или кровь оленя.

— Кровь жертвы, — сказала я, и он кивнул снова, явно засмущавшись.

— Да. Вся стая будет загонять оленя не потому, что она хочет есть, а потому что он так аппетитно пахнет. Вкусно пахнет, понимаешь? — Его глаза сверкнули желтым, и я отпрянула.

— Прости, — поспешно сказал он. — Прости, пожалуйста.

— Так как вы нас называете? — спросила я.

Ер усмехнулся, показывая вдруг выросшие клыки, и на этот раз в его голосе не было смущения.

— Мы называем вас овечками.