Читать книгу - "Новгородская сага. Книга 5. Воевода заморских земель - Андрей Посняков"

— Мне не выжить, — увидев Олега Иваныча и Гришу, тихо прошептал купец. — Найдите Тламака, если сможете… Там, за болотом, у дуба… есть старый жертвенник… бога огородников Шочипилли… там… — Торговец впал в забытье. Находившийся рядом Ваня осторожно поправил циновку в его изголовье.

Услышав про жертвенник, Олег Иваныч и Гриша переглянулись. Подняв с земли тяжелую палицу, белый касик кивнул воинам. Те быстро взяли в руки копья и бесшумно скрылись в кустах следом за ним.

Бронзовое тело Тламака отчетливо выделялось на фоне черного квадратного камня с истершимся от времени барельефом. Руки и ноги юноши были привязана к вбитым в землю кольям, кожа на груди его натянулась так, что, казалось, вот-вот лопнет сама собою и вырвавшееся на волю сердце вознесется прямо в небо.

— Господи, Иисусе Христе… — тихо шептал Тламак слова молитвы. — Я рад умереть за Тебя, я знаю — я помог друзьям, теперь помоги же им Ты.

Странно, но в душе юноши не было страха. Может, он просто уже устал бояться жестоких жрецов, а быть может… быть может, сам Иисус дал ему силы, чтобы спокойно встретить смерть, подобно древним христианам.

— Напрасно мы это затеяли, — по-волчьи оглядываясь вокруг, произнес кругломордый Олелька. — Лучше б с собой его прихватили, может, и пригодился б на что. В крайнем случае — нож под ребро всегда успеем. А так… Только время теряем.

— Помолчи, парень, — недовольно прервал его Матоня, с самым деловым видом проверяя крепость распинавших пленника веревок. — Таштимак знает, что делает.

— Да уж, — усмехнувшись, Олелька недоверчиво покосился на Таштимака — угрюмого тощего воина, одного из трех, что оставались сейчас с ним и Матоней. Говорили, что Таштимака выгнали из клана жрецов Уицилапочтли за чрезмерное пьянство. Хорошо зная жестокость жрецов, Олелька этому не верил — станут они выгонять кого-то, как же! Скорей, распнут на жертвеннике, как вон этого Тламака, да вырвут сердечко. Умело это у них получалось, по праздникам словно соревновались они друг с другом — у кого ловчее сердце достать получится. Так что врал, наверное, Таштимак, про свое жречество, да не просто так врал, с прицелом — чтоб боялись да уважали. Правду сказать, воин-то из него никакой. А дядька Матоня что-то явно не то сейчас делал. По мнению Олельки, чем возиться с жертвенником, лучше б было давно уже треснуть Таштимака по кумполу камнем, так же как и его соратников, что конопатили сейчас лодку на берегу — ну, от тех хоть польза — пленника утопить да свалить налегке обратно в Мехико, а там видно будет.

— Не лыбься, не лыбься, паря! — обернувшись к Олельке, вдруг с угрозой в голосе произнес Матоня. — К чужим богам тоже почтенье иметь надо. Глядишь, и помогут.

— Да что нам их помощь, дядька? — не выдержал Олелька. — Нам бы скорее обратно в город. Погони-то за нами нету — иначе б давно появилась уже. Да и чего им за нами гоняться, сами, чай, беглые.

— Это ты про Олегу с Гришкой? — Матоня нехорошо прищурился.

— А то про кого же? — засмеялся Олелька. — Мы тож не лыком шиты! Понимаем, что к чему. Ишь, переоделись, сволочи, морды раскрасили… ха, дядька Матоня, как мы когда-то, помнишь? Думают, не узнали. Узнали! Эх, жаль, конечно, не потопили, воинов маловато взяли.

— Так ты ж и был против, — возразил Матоня. — Нечего, говорил, с ними делиться.

— Так я ж думал, что за зипунами мы… И ведь мы вроде и шли за зипунами, однако ж вон как оно вышло.

Зашуршали ветви. С берега вернулся воин, доложил, что лодка готова. Таштимак кивнул, как всегда, угрюмо. Буркнул что-то себе под нос. Воин еще что-то сказал, показав рукой в сторону леса. Таштимак встревоженно посмотрел туда, затем перевел взгляд на небо, посмотрел на распятую жертву и, хищно улыбнувшись, покачал головой. В глазах воина на миг промелькнул страх. Олелька хоть и не расслышал слова, да догадался — наверняка о погоне сказал воин. А этот придурок Таштимак, видно, решил сначала с жертвой разобраться. Да и дядька Матоня тоже что-то задурковал. Чужих богов, видите ли, решил ублажить. Да нет, не богов, конечно. Похоть свою богопротивную потешить. С Таштимаком поспорил, что и сам сердце взрежет, не хуже жрецов. Ну, так скорей бы. Если и вправду погоня, нечего тут торчать — прятаться надо.

А ведь и правда! Олелька только сейчас сообразил, что дело становится опасным. А ну-ко, сейчас явятся адмирал-воевода с Гришкой-дьяком да людьми своими, на все готовыми? Ждать им некогда, чикаться не станут — перебьют всех, так, на всякий случай, да быстрей с острова.

Рассудив таким образом, трусоватый Олелька незаметно передвинулся к дубу, затем бочком-бочком зашел за кусты акации. Оглянулся… Да так припустил — только его и видели, потому как услышал рядом чью-то тяжелую поступь. На бегу нырнул с тропки в траву, перекатился в кусты, затих, тяжело дыша…

Из рощицы вышли люди. Один, два… десять! Адмирал-воевода, Гришка-дьяк, воины…

Подать, что ли, какой знак своим? Олелька тут же ухмыльнулся своей дурацкой мысли. Ага, подай. А лучше — выйди да сдайся в полон — мол, вот он я, берите. Ну, нет, не такой уж он простак. Пускай дядька Матоня сам выкручивается, коль с похотью своей совладать не сумел. Ишь, приспичило ему сердце взрезать, а ведь вроде умный мужик. Ну, страсть, она и есть страсть, многих сгубила.

Проводив глазами воинов Олега Иваныча, Олелька тихо-тихо, словно змея, выполз к тропинке и, бесшумно перейдя ее, углубился в рощу. За рощей, за болотцем — обойти слева, Олелька знал, как — скала, а за скалой уже и озеро. Там и лодка. А те пусть, как умеют, выпутываются!

Зелено-золотистые солнечные лучи, проникая сквозь густую листву дуба, падали вниз зеленовато-желтой, еле уловимой дымкой. Корявые коричневые ветви шумели, покачиваясь, отражались в широко раскрытых глазах Тламака. Он уже не шептал молитвы, просто лежал, улыбаясь, спокойно и благостно, как человек, полностью готовый к встрече с Господом. Жаль вот, нет священника — некому исповедаться.

Таштимак и Матоня стояли напротив жертвенника, опустив головы, и чего-то ждали. Грудь Матони тяжело вздымалась, маленькие злобные глазки блестели дьявольским пламенем. Ну вот, уже скоро. Он посмотрел в небо, лазурно-голубое, безоблачное, высокое. Вытащил из-за пояса широкий нож — в стальном лезвии на миг отразилось солнце. Матоня усмехнулся. Глядя на орудие убийства, вспомнилась ему вдруг дочка мадьярского воеводы, когда-то изнасилованная и убитая им в далекой Валахии. Еще вспомнилась Шошчицаль. У той тоже были такие же блестящие глаза, как вот у этого. Он перевел взгляд на Тламака.

— Пора! — кивнул Таштимак, когда тень дуба полностью скрыла жертвенник.

Матоня ощерился, показав желтые зубы, покрутил между пальцами нож, примерился.

— Не знаю, как сердце, а глаз, он шипить, когда его вымают, — с усмешкой произнес он, глядя в широко распахнутые глаза жертвы.

Олег Иваныч вздрогнул, услышав эти слова. Не раздумывая, на бегу, швырнул палицу.

Жалобно звякнул упавший на жертвенник нож. Схватившись за голову, Матоня с рычанием повалился в траву. Таштимак и молодой воин, словно зайцы, бросились в лес. Не успели они пробежать и нескольких шагов, как были настигнуты копьями воинов Аканака.