Читать книгу - "Чужая игра для сиротки. Том второй - Айя Субботина"

— Ладно, Тиль, — храбрюсь и рассматриваю свои потемневшие когтистые руки, — хуже уже все равно не будет.

С каждым следующим шагом воздух все больше накаляется, и коридор постепенно расширяется до размеров огромной пещеры, у дальней стены которой лежит что-то огромное и темное, покрытое ужасающими наростами. Это запросто можно было бы принять за земляную насыпь, если бы она не приподнималась вместе с сиплым вдохом, и не опускалась, издавая тот самый ужасный рык.

И только присмотревшись, замечаю длинный тяжелый хвост с тяжелой гирей на конце, и пару лап, накрепко сцепленных тяжелыми кандалами.

Это… дракон?

Не такой большой как тот, на котором летала Владычица и какой-то весь как будто изрезанный ударами плетки, но все же — настоящий.

И с крыльями.

Я неосторожно иду дальше и когда под ногой что-то хрустит, большая и тяжело дышащая туша замирает, и хвост, который до этого мирно лежал на земле, приподнимается, оглашая пещеру тяжелым лязгом цепей, которыми к нему прикован шар с шипами.

Замираю, испытывая странную смесь ужаса и нерешительности.

Ну дракон, ну и что?

Они, я теперь это точно знаю, существуют не только в сказках.

Я рискую сделать еще шаг, но на этот раз хвост поднимается еще выше и с глухим ударом опускается на землю. Гиря выбивает клочья земли и поднимает облако пыли.

Змеи-лианы прячутся мне за спину. Не знаю, есть ли у них разум, но если им страшно, то прятаться за спину тщедушной девчонки — не самая лучшая идея. Интересно, зачем они меня сюда привели? Может, чтобы скормить меня этому… летающему чудовищу?

Еще один шаг, который я делаю, на всякий случай выставляя вперед ладони. Меня это точно не защитит, но друг придаст более миролюбивый и менее аппетитный вид? Хотя, с такими когтями, я бы не назвала себя такой уж невинной лапочкой.

Шаг за шагом, я подбираюсь к все еще мирно лежащей на скованных лапах огромной рогатой голове, покрытой глубокими старыми шрамами. Лианы ползут за мной, но уже не рискуют высовываться вперед.

У меня странное чувство, что дракон как будто… странно мне знаком.

Плачущий, что за глупости? Откуда бы мне быть «знакомой» с чудовищем, о котором я раньше знала только из старых книг? Я поскорее избавляюсь от этих сказочных мыслей, и пытаюсь сосредоточиться на внутреннем спокойствии. Это дракон, у него есть крылья. А крылья — то, что нужно, чтобы сбежать из Бездны. По крайней мере, мне так кажется.

Наконец, я подхожу так близко, что уже могу различить на сплошном черном фоне выразительные ороговевшие души ноздрей, из которых вырываются тяжелые облачка пара. И выступающие из пасти потемневшие клыки, очень похожие на шипы на моих руках.

Может, он не сожрет меня хотя бы потому, что признает родственную душу? Ну или посчитает частью роя.

И как раз когда я думаю о том, как бы поосторожнее разбудить чудовище, прямо перед моим носом вздрагивает и медленно приподнимается тяжелое кожаное веко, из-за которого на меня смотрит алый взгляд с тонким, как у змеи, зрачком.

Я хочу попятится назад, но мои зеленые сообщники пихают в спину, перекрывая пути к отступлению.

А тем временем, открывается и второй глаз, и морда, отфыркиваясь, словно кошка, медленно поднимается над землей на длинной крепкой шее. Выше и выше, посыпая мою голову слоями пепла и щедро обдавая раскалённым паром. Перед моим носом появляется сначала вся закованная в кольчугу чешуи грудная клетка, а потом — такое же неприкосновенное брюхо, в котором как будто клокочет алое пламя.

Пожалуй, я поторопилась, решив, что дракон намного меньше того, на котором летала Владычица. Он определенно уступает в размерах, но не настолько, как мне сперва показалось. Скорее, все дело в его изученности и явном истощении — он грузно и, из-за цепей, немного неуклюже переставляет лапы, осматривая меня сверху скорее как любопытный и настороженный пес, чем как голодный хищник.

Я точно сошла с ума, но теперь еще больше уверена, что уже видела это чудище.

И даже летала на нем, без седла и стремян, где-то очень высоко, за серыми облаками пыли, которые здесь перекрывают все, и даже небо, каким бы оно ни было.

Дракон медленно опускает шею, и на минуту мне кажется, что он раздумал и собирается проглотить возмутительницу его покоя, но он лишь почти вплотную прижимается ко мне ноздрями и с шумом втягивает воздух. Нюхает, как собака, долго и тщательно.

Я выставляю вперед ладони, жмурюсь, воображая, что откусить их такой громадине вообще ничего не стоит. Вместе с руками — до самых плеч. Но дракон продолжает тщательно «пробовать» мой запах. Не похоже, чтобы он собирался мной позавтракать.

Когда из огромной зубастой пасти появляется черный раздвоенный язык, весь перепачканный в вязкую маслянистую слюну, и облизывает мне ладонь, я почему-то совсем не чувствую отвращения. Это как будто какой-то ритуал, после которого раны на моих изуродованных руках начинают как будто меньше болеть. А рогатая башка дракона совсем уж по собачьему тычется мне в грудь, как будто выпрашивает ласку.

Я осторожно, стараясь не делать резких движений, поглаживаю его сначала по ноздрям, потом — выше, по поцарапанной морде до того места, что должно быть похоже на щеку, но больше напоминает рассеченную на прилавке тушу мясника-недоучки. Дракон рыкает, стоит мне случайно зацепить покрасневшую рану, с которой свисают ошметки кожи.

— Болит? — Сама не понимаю, как произношу это вслух. Совсем сбрендила — разговаривать с драконами, да еще и на человеческом языке.

Но, к моему изумлению, чудовище как будто согласно моргает, устало пряча змеиные глаза за сморщенными веками. Косолапо перебирает по полу, разворачиваясь ко мне боком, и я с трудом сдерживаю вздох, потому что одно его кожистое крыло беспощадно разорвано в клочья, и больше напоминает парус ветхого и разбитого о рифы парусника, который больше никогда не выйдет в море.

Бедного дракона как будто нещадно стегают каждый день, не давая ранам затягиваться.

Да что же это такое?!

Внутри меня что-то глухо трепещет и стонет, потому что пока я осторожно провожу ладонью по изуродованному телу, я словно собственной кожей ощущаю каждый удар.

Как будто это меня каждый день тыкают острыми палками и стегают железной плетью, морят голодом и измываются.

За то, что не уберег.

«Одно целое» — слышу в голове тот голос из снов.

Голос моей матери, вслед за которым перед моим взглядом проносятся образы ее прошлого — яркие и сочные, иногда даже счастливые и беззаботные, потому что она была свободна, летая на своем друге.

Он был ей другом — может, не самым большим из кладки, не умеющий толком дышать огнем и не самый быстрый, но он ее выбрал, а она выбрала его, даже не взглянув на более сильных самцов.

Но он не уберег ее.