Читать книгу - "Время - московское! - Александр Зорич"

«Понимаете, Шурочка, — пояснял мне потом Вокас Суконцев, старший корабельный врач «Ксенофонта», похохатывая и притом даже как-то подвывая гиеной, — там все светилось! Если бы не новые скафандры «Гранит-ЗТ», техники получили бы лучевые ожоги четвертой степени! Представляете? Четвертой! Богатейшая клиническая картина! Поражение подкожной клетчатки! Даже костей! И это nihil aliud nisi[2]чисто ожоговая симптоматика, мы не говорим о последующей лучевой болезни!»

И ладно бы речь шла только о прелестях, расписанных Суконцевым. Последствия начавшегося прогорания бункера были непредсказуемы в самом плохом смысле слова. Радиоактивное заражение корабельной атмосферы, пожары, взрыв — что угодно и притом в любых сочетаниях.

— Говорит центральный! — Голос принадлежал Велиничу, командиру корабля. — Прошу срочно явиться Мормуля и генерал-майора Колесникова!.. Да, Свасьян, вы тоже подходите.

Тон командира не предвещал нам в ближайшем будущем легкой жизни. Не знаю кто как, но я сразу понял: утилизатор починить не удалось. Иначе Велинич ни за что не стал бы столь бесцеремонно вызывать в центральный отсек генерал-майора Колесникова, как если бы тот был вторым замом командира трюмной команды.

— Что? Что такое? Мы ведь еще не закончили обсуждение! — всполошился Двинский.

— Ничего не попишешь, Константин Алексеевич, — со смиренным злорадством сказал Колесников. — На корабле командир — царь и бог. Если вызывает — значит, надо. Извините.

Мормуль, Колесников и Свасьян стремительно удалились.

— Ну все, начинается, — констатировал Иван Денисович.

— Что начинается?! Имейте в виду — насчет голодовки я не шутил! — Двинский никак не желал вернуться с небес на палубу.

— Не волнуйтесь, Константин Алексеевич. Держу пари: сейчас вариант с уничтожением станций «Рошни» отпадет сам собой.

Индрик был абсолютно прав. Как всегда. «3-з-зынь! 3-з-зынь! 3-з-зы-ынь!»

— Внимание, общая радиационная тревога! Сработала автоматическая блокировка переборочных дверей! Без служебной необходимости каюты не покидать! По осевым проходам перемещаться только в изолирующих противогазах!

Говорил не Велинич, а Мормуль.

«А быстро они до центрального добежали», — мелькнула мысль. И еще: «Ну все теперь. Люксогеновый шлак небось через край бункера хлещет. Только бы Таня там у себя в каюте не запаниковала… Впрочем, человек она крепкий, она не станет. А почему я решил, что крепкий? Да потому что!»

Но аргументация «потому что потому» меня не устраивала — слишком хорошо я представлял себе весь спектр возможных аварий на боевом корабле. С каждой секундой мое беспокойство за Таню росло. Дорого бы я дал, чтобы оказаться в каюте, которую она занимала вместе с тремя другими женщинами-учеными, втихаря ревновавшими молодую выскочку к своему кумиру Двинскому. (Разумеется, ревность их обреталась не в сексуальной, а в «любомудрической» плоскости.) Я бы успокоил ее, утешил, помог разобраться с противогазом, а если, не приведи Господь, пришлось бы покидать корабль — провел через хаос задымленных коридоров к спасательной капсуле…

— В крейсере по местам стоять к всплытию! Всем надеть повязки! Повторяю специально для гражданских лиц: зажмурьтесь и закройте глаза черными платками, которые находятся у вас на шее!

Это Велинич правильно уточнил. В учебном центре условные всплытия-погружения Х-крейсеров отрабатывались. Но то, что настоящие осназовцы, бойцы Свасьяна, усвоили мгновенно, семасиологам и палеонтологам из «осназа Двинского» давалось с трудом. Некоторые ученые по команде «к всплытию!» упорно закрывали платком не глаза, а нижнюю половину лица — сказывалась мода на вестерны, пришедшаяся на их детство (я тогда еще не родился).

Вот и Двинский, вместо того чтобы последовать приказу Велинича, невесть зачем вытаращился в дальний угол между подволоком и переборками.

— Константин Алексеевич, пожалуйста… — начал я, но Индрик жестом остановил меня, быстро встал, подошел к Двинскому и несколько раз провел рукой перед остекленевшими глазами академика. Обморок?

— Даю отсчет! Десять!.. Девять!

Не прокомментировав результаты своего эксперимента, Индрик сам натянул на глаза Двинского повязку.

— Что с ним?

— Почему-то в ступоре. После будем разбираться. Полагаю, все дело в Глаголе. Дистанционно воздействует на психику… Давайте, Александр Ричардович, побережем теперь наши глаза.

— Два!.. Один!..

Шибанувший в ноздри озон свидетельствовал о том, что крейсер благополучно выскочил из граничного слоя Х-матрицы.

— Всплытие! Опорожнить аварийный бункер за борт! Отсеки с восьмого по десятый — на вытесняющую вентиляцию!

Я стянул черный платок на грудь. Двинский, слава Богу, ожил.

— Что вы видели, Константин Алексеевич? — ласково спросил у него Индрик.

— Я видел человека. Вон там. — Двинский указал в ту самую точку, на которой сфокусировался его взгляд накануне всплытия.

— Какого человека?

Пока Двинский медлил с ответом, Велинич и Мормуль, сменяя друг друга, продолжали вести по трансляции наш праздничный концерт.

Мормуль:

— Отбой общей радиационной тревоги! В отсеках с первого по седьмой герметизация разблокирована!

Велинич:

— Боевая тревога!

Мормуль, мимо микрофона, но так, что слышно по трансляции:

— Валя, ты посмотри только на эту хрень…

Велинич, тоже мимо микрофона:

— Ну ничего себе тещин блин…

Велинич, по трансляции:

— Лейтенант Пушкин, срочно зайдите в центральный!

«Что это они там узрели?» — встревожился я. Позабыв об отбое радиационной тревоги, я нацепил изолирующий противогаз и, с трудом вписываясь на бегу в узкие двери, рванул на зов старшего по званию, как лосось на нерест.

— Слоник прибежал, — хихикнул у меня за спиной контролер Филипп, когда я спустя рекордные полминуты появился в центральном отсеке. — Противогаз-то сними, Саша, вроде не горим пока.

Главный командный пункт корабля был погружен в психотически-производственную атмосферу, наша летающая фабрика готовилась выработать некоторое количество смерти и поделиться ею с гарнизонами Глагола. Одновременно согласовывались огневые задачи с всплывшим неподалеку «Вегнером» и нацелившимся на орбитальную крепость «Дьяконовым». «Геродот» пока еще не всплыл, что наводило на щемящие сердце подозрения: а всплывет ли он вообще?

Едва успев сплюнуть в многотерпеливый космос центнер люксогенового шлака и тем самым временно закрыв тему радиационной катастрофы, «Ксенофонт» спешно анализировал обстановку.

Приказы отдавались в пулеметном темпе.