Читать книгу - "Кладезь бездны - Ксения Медведевич"

А теперь этот странный сумеречный прием подвернулся: госпожа обещала за известия аж пятьдесят дирхемов! Ибо даже проныры из тайной стражи не сумели сказать, что творится на этом ярко освещенном пятачке. Ну, музыка играет. Может, у сумеречников прием. Мало ли по какому поводу аль-самийа могут устроить прием? Кто ж их, неверных, знает… Вот Абид и вызвался разузнать подробнее.

Я бедуин, отчаянно хвастался он! Я обладаю ловкостью ящерицы и хитростью пустынной лисы! Я подкрадусь незамеченным и доставлю госпоже самые последние сведения из логова кафиров! От гвардейцев в предместье сбежал – и от сумеречников сбегу!

Ну вот, подкрасться-то он подкрался. А дальше дело пошло не особо. Что же они там делают?

Может, и вправду прием? Только странный какой-то праздник у них выходит, аж через всю спину мороз дерёт…

Поглощенный размышлениями и мыслями о награде, Абид не сразу услышал шорох за спиной. А когда услышал, было уже поздно.

Бронзовый сумеречный голос звякнул непонятные, но презрительные слова. Юноша вскрикнул и обернулся.

Над ним стояли аураннец с длинным страшным копьем – и Джунайд.

– Ты так сопишь, о Абид, что тебя за фарсах слышно, – усмехнулся шейх.

Юноша громко сглотнул. Покосившись на аураннца, сглотнул еще раз: тот глядел на Абида, как на тарантула. Изогнутое лезвие копья тускло мерцало в ночном воздухе.

– Уходи, – резко приказал Джунайд.

Глаза суфия сузились в две холодные щелочки.

– Уходи, человек, – проговорил шейх с лицом сумеречника. – Тебе нельзя присутствовать на этой церемонии.

И тихо добавил:

– Она не для человеческих глаз.

А потом сказал еще тише:

– И держись подальше от Тарика, о юноша. Вспомни, что нерегиль сказал тебе на морском берегу. Не становись на пути у его судьбы, избегай несчастья.

Шейх с аураннцем развернулись – и пошли прочь. Даже не посмотрев, поднялся ли Абид с земли и выполнил ли приказ.

Они знали, что бедуин не посмеет ослушаться.

Дрожа с ног до головы, Абид встал и побрел прочь. В спину порывы ветра все еще бросали тихий перезвон струн. Неожиданно над головой свистнуло – и раздался резкий крик ночной птицы.

Это стало последней каплей. Заорав, Абид замахал рукавами и припустил вперед, как антилопа. Он орал и орал, хватая ртом холодный воздух, спотыкаясь, падая, вскарабкиваясь на ноги – и продолжая орать.

Юноша бежал долго, не обращая внимания на оборачивающихся от костров людей, шарахающиеся с дороги тени и гостеприимные огни лагеря по сторонам. Он бежал, пока под ногами у него не оказалась жирная черная земля насыпи под частоколом ограды. Тогда Абид поскользнулся и упал лицом в чернозем, уже больше не крича, лишь тяжело дыша и всхлипывая.

Гвардеец с ножом, трупы на перекладинах, а теперь еще и жуткая музыка и страшный шейх! Воистину, человеку не положено видеть столько ужасов в течение одного дня!

Прохаживавшиеся вдоль ограды часовые не удостоили юношу и мимолетного взгляда. Еще один тронувшийся мозгами, да поможет ему Всевышний.

Абид, воровато оглядываясь, поднялся и принялся отряхиваться. Скрипящие кожей и звякающие железом часовые делали вид, что не замечают паренька.

Юноша был им за это благодарен. Другие обитатели лагеря старательно занимались своими делами. Какое кому дело, что бедуинский парнишка в рваном бурнусе с воплями прибежал откуда-то из темноты, протаранил насыпь и теперь вот стоит, вытирается рукавом и точит слезы с соплями? Если паренька сейчас возьмут и тихо поведут за ограду сумеречники, придется отвернуться – и правильно. Сумасшедшие только людей мутят, а людям и без того страшно.

– Ты бы это… шел отсюда, – донеслось до Абида сверху – с сильным хорасанским акцентом.

Не пытаясь разглядеть роскошного павлиного парса, юноша с шумом втянул сопли и поковылял прочь.

Часового тоже можно было понять. Зачем ему лишние заботы? Завтра штурм, люди хотят приготовиться к судьбе мученика.

Многоугольная громада стен Хаджара висела в ночной тьме подобно летучему острову. Рукотворные скалы основания крепости теснили мрак своей бессветной чернотой и гордо возносились к подсвеченному кострами небу. Как нерегиль собирается это брать приступом – один Всевышний ведает, у Него лишь сила и слава…

Вспомнив про нерегиля в белой одежде, фарфоровую музыку и страшного шейха, Абид задрожал всем телом. И подумал, что, пожалуй, пойдет ночевать в палатку к старому мулле Абд-ар-Рафику ибн Салаху, а не докладываться к госпоже Нум. Не нужны ему эти пятьдесят дирхемов. Надо будет рассказать про странную сумеречную церемонию – завтра расскажет. После штурма. Если жив останется.

От этой мысли Абиду поплохело окончательно и, заливаясь обильными слезами, он поплелся прочь в поисках духовного утешения.

* * *

Хаджар, следующий день, утро

Пролом в городской стене курился пылью. Торчащие сколами и выступами кладки обломки катились вниз, к подножию земляного вала. Обслуга манджаника радостно орала, мотались косички на спинах ханьцев: расчет осадного орудия аж прыгал от радости.

Для штурма карматской столицы собрали машину так машину – на огромных деревянных ногах, с рычагом из двойного бруса, длиннее и толще корабельной мачты. Два здоровенных ящика противовеса со свинцовыми чушками висели выше человеческого роста – и под них побаивались заходить, мало ли что.

Полуголые, серые от пыли люди спешно набивались в колеса по обе стороны орудия: пора было поднимать противовес и заряжать манджаник по новой. Ханец мяукнул команду, отмахнув шелковым рукавом, и, словно бурундуки в колесе, обслуга резво заперебирала руками и ногами по деревянным плашкам, крутя подъемный механизм. Мачта орудия качнулась, накренилась и срубленным деревом пошла вниз. К месту, где должна была лечь корзина пращи, уже подкатывали здоровенный обтесанный камень.

Мастер Вэй Юй щурил на солнце узенькие глазки и улыбался в сторону стен Хаджара. А как же, теперь взять чуть ниже, и пролом будет на высоте человеческого роста. Манджаник поменьше – тот, что собирали при штурме Хисн-аль-Бара, – бил по северным воротам карматской столицы. Две метательные машины-аррада обстреливали камнями верх стен, то и дело сбивая кого-то из защитников. Пыль и каменные осколки взметывались фонтанами, все орали: кто от боли, кто от радости.

Штурм, кстати, начался с того, что под одобрительные возгласы верующих через стену в Хаджар перебросили всех пойманных карматских лазутчиков. Тарик лично распорядился, ага.

Абид крутился поблизости. Наутро он выполз из шатра, где ночевал вместе с почтенным муллой, и решил, что все-таки нуждается в серебре госпожи Нум. И теперь, пересилив страх перед нерегилем, бедуин подлез прямо к смоленым треногам, на которых лежала мачта осадной машины.

Тех, кого через стену кидали, ему было почему-то жалко. Они так орали, пока летели, – долго, пронзительно. И когда протяжный крик замолкал, Абиду становилось не по себе – хотя звука удара он не слышал, конечно, за таким-то шумом вокруг себя.