Читать книгу - "Ад уже здесь - Сурен Цормудян"

— Во-первых, Старшой, тебя народ никуда не отпустит. Он просто не поймет твоего ухода. Во-вторых. Если этот пацан займет твое место, то тогда будет истинная тирания. Тирания деградации и упадка. Мы все потеряем. Народ расшатается.

— Народ… Народ не отпустит. И я тиран? Слуга народа и раб обстоятельств… Скажи мне, Андреич. Ты же профессиональный аналитик ФСБ. Психолог. Что на самом деле думает народ?

— Он думает, что за него думаешь ты.

— Тавтология какая-то.

— Но этот так. Они верят в будущее. У них есть четкий образ врага. У них есть цели и задачи. Они не ноют о том, как все вокруг скверно. Как весь мир медным тазом накрылся. К суровым условиям привыкли, но в будущее с твоей подачи верят. В этом году уровень рождаемости превысил смертность. Это не просто показатель их веры. Это просто чудо в данных условиях. — Комиссар пристально посмотрел на Старшину, — А ты сам веришь? Или какой-то сопляк посеял в твоем сердце сомнения? Мне что-то твой настрой не нравится.

— Да я шутил, — поморщился Старшина, — Я хоть и устал очень, ни за что не дам какому-то глупцу уничтожить то, что мы смогли построить и отстоять с таким трудом и такой кровью. Это гнусно. Так ведь уже бывало. Этот парень считает, что Титос лучше? Так пусть идет. Сделай так чтоб он ушел к Гау.

— Думаю, это будет не сложно. А его друзья?

— Они нам пока нужны тут. Да и миссия их должна быть доведена до удачного конца. ХАРП серьезная угроза. Я ведь подозревал давным-давно. Еще в самом начале. Их надо уберечь. Хотя этот Крест весьма своенравный. Но мне кажется, что он понимает мои мотивы и суровые реалии нашей жизни и выживания. Человек взрослый. Судьбой испытанный. Да и другие. В облаках не витают уже. Розовых очков не носят. А парень этот, явно никогда никаких ответственных решений не принимавший и всю жизнь ведомым был. Заботой окружен. Он только за время их пути начал взрослеть и то ему далеко до взросления. Толку от него никакого. Однако сейчас меня другой вопрос заботит. Провидение послало нам исторический шанс избавиться от Гау, — Он демонстративно приподнял предохранитель. — Что скажешь?

— Я согласен с тем, что это шанс. Другого и не представиться.

— И что дальше?

— Я уже начал подготавливать почву. Утечку информации надо организовать. Титос должен знать. Мы взорвем весь его сброд. Мы сметем их ядерным ударом. Одна бомба. Один взрыв. Одна десятая часа. И все. Нет их.

— Даже мысли допускать не хочется о применении этого оружия на территории моей страны. И уж тем более в краях, которые избежали ядерных ударов.

— Ну, это же блеф.

— Чтобы блеф удался, надо самому в него поверить.

— А ты поверь, Старшой. Подумай о том, что рождаемость превысила смертность потому — что мы два года уже не ведем активных действий. Только мелкие стычки.

— Да. Но под угрозой ядерного удара они все ринуться на нас. Потери в обороне меньше чем у атакующих. Но они будут у нас. И будут огромны. Стоит ли оно того. Да и выстоим ли вообще, когда они все, в надежде быть ближе к нам во избежание взрыва, возьмутся за оружие и бросят на нас всю технику?

— У нас уже произведено огромное количество взрывчатки. А они пойдут наикратчайшим путем из-за угрозы применения бомбы. А наикротчайший путь, как известно — прямая. Они бросятся напрямик через реку. Там, в восьми километрах дамба. Мы взорвем ее и, их слижет с реки.

— А там, за дамбой самолет. Что с ним будет?

— До него более двух десятков километров. Лед по моим расчетам разрушиться помимо дамбы еще на пару километров в сторону самолета. Он в безопасности.

— Но уровень воды подо льдом спадет.

— Его толщина позволит выдержать и стоящий самолет, и даже взлет его.

— Допустим. Как организовать утечку, чтоб она была убедительна? Одного юнца ушедшего к Гау будет недостаточно.

— Конечно, — кивнул комиссар, — Есть еще один человек. Человек известный. И не только у нас. Его знают и по ту сторону. Наслышаны о нем. Нам им придется пожертвовать. Но, вообще, нам, так или иначе, с ним придется что-то делать. Среди людей давно уже роптания идут о его методах и перегибах. А таких ассоциаций с твоим правлением нам ведь не нужно. Он конечно полезен на своем месте. Да и имеющее место его скотство бывает полезно. Но он свой ресурс выработал. Он уже знает о бомбе. И он знает, что над ним нависает дамоклов меч нашего гуманного правосудия.

— Ежов? — старшина взглянул на комиссара.

— Ежов. — Комиссар кивнул.

— Согласен, — вздохнул Старшина, — Но кем мы его заменим?

— Незаменимых людей не бывает.

— Да? — Старшина усмехнулся, — Тогда почему ты не хочешь заменить меня?

— Люблю тень. И у меня нет той харизмы. Ты — знамя народа. Ты их идол. Ты их символ побед и выживания. И мы уже говорили на эту тему. Все мысли о твоем уходе преждевременны, если принадлежат тебе. И преступны, если принадлежат любому другому.

— Это было несколько лет назад.

— Тем не менее, время еще не пришло. Далеко не пришло. И постарайся, чтоб таким, каким я вижу тебя сейчас, никто тебя и никогда не видел.

Брови старшины опустились. Он сурово посмотрел на комиссара и медленно придвинул ближе к нему сверток ткани для солдатских портянок, где был замотан предохранитель и флакон с эфиром.

— Вы свободны. Товарищ комиссар-наблюдатель. — Сказал он совершенно другим голосом.

Комиссар резко встал, взял сверток и вышел из кабинета.

— Знамя… Идол… Символ… — тихо прошептал Старшина, — А ведь когда все начиналось, я просто пытался быть человеком. И им и остаться до конца жизни…

* * *

Николай пытался сосредоточиться. Он взывал к своим приобретенным способностям, но вера в них угасала. Он не слышал ничего. Ничего не чувствовал. Он чувствовал, что выход из этих помещений охраняют гвардейцы. Но чувствовал это, потому что знал об этом. А вот чего-то большего он уловить не мог. А казалось, достаточно лишь слегка сосредоточиться и он телепатически услышит, о чем говорят Старшина и комиссар. Но что-то смущало его. Перед его разумом проплыл образ их разговора. Фразы этого разговора. Но внутренний голос твердил, что все это разыгравшееся воображение и ничего больше. Внутренний голос твердил, что все эти способности, пустые мечты и выдавание желаемого за действительное. Может он не мог сосредоточиться от злости? Или его сбивал приятный терпкий вкус местного чая, неизвестного ему рецепта? Или плакаты в зале столовой банно-прачечного комбината? Эти плакаты отличались от черно-белых, нарисованных углем или тушью агиток с солдатами и Старшиной. Тут они были цветные. Молодые румяные женщины с розовощекими детьми. «Дети — это будущее. Новая жизнь, звено в цепи бессмертия. Роди ребенка!». «Святость семьи — основа выживания и возрождения!». И все в таком духе. Видимо основным контингентом на комбинате были женщины, и эта агитация была рассчитана на них. Да нет. Все-таки его с толку сбивали не эти плакаты. Что-то другое… Он вдруг уставился на красивую женщину Лену. Когда он увидел ее в первый раз, она упомянула его товарищей. И акцентировала тогда внимание на Илье. Он в тот раз не придал этому значения. Но вот она сидит с ними за одним столом. И сидит рядом с Людоедом. Она смотрит на него и у нее, на белом лице румянец. Настоящий, а не нарисованный… Она смотрит на него и улыбается. О чем-то тихо говорит с ним. И Крест улыбается… Старик… Слепой старик… Васнецов вдруг увидел каким-то другим зрением ползущего по выложенному кафелем полу, слепого старика. Сейчас он схватит Илью за ногу и начнет бормотать про Ахиллесову пяту. Женщина!