Читать книгу - "Не хочу быть полководцем - Валерий Елманов"

Это уже получится не делиться славой и почестями, а отдать их мне целиком. Жалко.

Но, может, я ошибаюсь и маститый боярин не собирался «кидать» своего соавтора? Решил проверить. Когда князь зазвал меня к себе в покои испить на сон грядущий чару-другую хмельного меда, я заговорил на эту тему. Мол, слыхал я, что русский государь щедро одаривает своих верных слуг, потому и не знаю, то ли мне ехать к нему во дворец на коне, то ли заодно прихватить и Тимоху с телегой, а то боюсь, что не увезу я дары златые.

Князь и без того выглядел смущенным, а тут он от моих слов даже медом поперхнулся, так они ему против шерсти пришлись. Он и после того, как откашлялся, не сразу начал откровенный разговор – уж больно тот был для него неприятен.

Вначале Воротынский осведомился, ведомо ли мне, яко пристало вести себя при государевом дворе да как надлежит кланяться. Я тут же невозмутимо отвесил учтивый поклон а-ля д’Артаньян на приеме у Людовика XIII. Для достоверности даже помахал в воздухе правой рукой, изображая несуществующую шляпу.

Михайла Иванович сморщился, словно в него влили стакан уксуса, заставив заесть недозрелым лимоном, и заявил, что это никуда не годится. Я заявил, что именно так в свое время приветствовал гишпанского короля Филиппа, но спорить не берусь, в каждой стране свои особенности, потому готов приняться за учебу хоть сейчас, а голова у меня в порядке, и уверен – изучу новое быстро.

Не зная, как продолжить начатую тему, Воротынский и впрямь принялся обучать меня этому самому вежеству. Освоил я нехитрую науку почти моментально – не прошло и десяти минут.

Затем князь вспомнил, что я не ведаю нужных словес. Если государь ко мне обратится и я отвечу не по чину – может получиться худое, потому как царь иной раз серчает вовсе из-за пустяшного. И выйдет мне тогда заместо награды кнут да батоги.

– А как же тогда быть? – наивно спросил я.

В ответ князь, собравшись с духом, выпалил, что дворец этот, если поразмыслить, мне и вовсе ни к чему.

– Так ведь когда Иоанн Васильевич дознается, кто писал, все одно – обязательно позовет, – возразил я.

– Позовет, – согласился он. – Но токмо ежели дознается. А ежели нет, то и звать некого, – развел он руками. – А коль у тебя о награде душа болит, так о том не печалуйся. Я сам… – И осекся, тяжело вздохнув.

Еще бы. Какое уж там сам. Денег у него не хватало катастрофически. Доходило до того, что я как-то предложил ему свои, и этот гордец, скрипнув зубами, взял мою сотню. Не сразу – поколебался немного, но взял. Правда, тут же заявил, что берет только в долг, всего на одно лето и даже готов уплатить мне резу, но я так решительно отмахнулся, что он понял – и процентов не возьму, и про сам долг, скорее всего, не напомню.

О чине не имело смысла даже заикаться – не в компетенции Воротынского. Получалось, нечем ему со мной расплачиваться. А если учесть, что я не появлюсь пред государевыми очами, то выходило, что князь просто попользовался мною и моими знаниями на дармовщинку, как какой-нибудь халявщик. Да он и сам это прекрасно понимал. От осознания этого чудовищного и совершенно неприемлемого для него факта Воротынский густо побагровел, и, испугавшись, что князя от глубокого расстройства тяпнет по темечку кондрашка, я торопливо заявил:

– Да я и сам подумывал, что ни к чему мне появляться пред царем. А что до награды, то тут, Михайла Иваныч, ты и впрямь можешь сам заменить мне царские дары на свои собственные, тем более что речь пойдет не о рублевиках.

Ох и возликовал Воротынский. Кубок с медом – между прочим, изрядной вместимости, около литра – одним махом вылакал чуть ли не до дна. Во как его радость пробила.

– Сказывай.

Удобнее момента не подыскать. И я начал сказывать. Мол, правду ты говорил, княже, о Марии, дочке племяшки твоей родной, Анастасии Владимировны, что замужем за Долгоруким. Думал я, прихвастнул ты немного – все ж таки родная кровь, ан оказывается, что преуменьшил. Неземная у нее красота. Что ликом – вылитый ангел (на самом деле гораздо красивее, но тут в ходу именно такие сравнения), что статью удалась. Словом, всем взяла. Голос послушать – птицы так мило не щебечут, а посмотрит нежно – словно одарит по-царски…

– Гляжу, она тебя уже одарила, – с усмешкой перебил меня Воротынский, который все сразу понял.

Ну и хорошо, что понял. Люблю догадливых.

– Князь Андрей Тимофеевич хоть и из земщины, но за чужеродного иноземца выдавать ее не захочет, – продолжаю я.

– Еще бы, – тут же поддакнул Михайла Иванович. – Горд Долгорукий. Горд да упрям. Ты еще не ведаешь, что ему в главу глупую втемяшилось. Он же умыслил дочку свою за царя выдать. Не ведаю токмо, возил он ее ныне на смотрины ай как.

– Возил, – мрачно подтвердил я. – Только не вышло у него ничего, кроме…

И замолчал, осекшись. Не время было выкладывать на стол свой тайный козырь. Неизвестно, как вообще поведет себя Воротынский, услышав такое. Вроде бы и негоже закладывать царю своего родича, но и смолчать нельзя. И что делать? Получается задачка из числа тех, про которые говорят, что решения она не имеет. На самом-то деле они есть, только от них с души воротит. С любого, какое ни принимай. А вот приемлемого и впрямь не имеется…

– А что окромя? – тут же насторожился Воротынский. – Сведал, что княжну…

А договаривать не стал. Не страшно вымолвить «на блуд государь взял» – стыдно. Ой как стыдно, потому что тут, если хоть сколько-нибудь заботишься о чести рода, надо доставать из ножен саблю да идти с ней к обидчику. Или требовать поля, то есть дуэли. Пусть божий суд решит. А у кого требовать? У царя? Так он и есть обидчик. Так что не будет никакого поля. Убийство будет. И не обидчика.

Тем более вроде бы было уже в их роду такое. Еще в юности государевой, как рассказал мне один старик из дворни, поял Иоанн дочку князя Владимира – старшего брата Михайлы Ивановича, а она, не стерпев такого надругательства, утопилась в реке. Сразу же. Прямо наутро после изнасилования. В селе Калиновке старик этот тогда проживал, где-то близ Коломны. В Калиновке все оно и случилось.

Я поначалу не поверил, думал, несет дед с пьяных глаз что ни попадя. Только теперь, глядя в сузившиеся от злости зрачки Воротынского, до конца понял – так оно и было на самом деле. Получалось, это уже будет второй по счету случай. Одно оправдание для Воротынского – фамилия у нее не та. Даже за Анастасию, случись что, хоть она и родная племянница Михайлы Ивановича, первым мстить должен муж. Его это право, его обязанность, коли он взял ее в свой род. А уж за дочку свою тем более Андрей Тимофеевич взыскивать должен.

Только вот и Воротынскому она, как ни крути, не чужая.

– Нет-нет, – заторопился я с ответом. – Просто, коль не выбрал государь княжну Долгорукую, то это, наверное, зазорно для отца.

– Пустое, – с видимым облегчением почти весело отмахнулся Воротынский. – Их вон сколь на смотрины съехалось, так что – всем зазорно? Зато каждый отец про свою станет сказывать, будто его дщерь в последней дюжине[61]оказалась и совсем уж было государь на нее глаз положил, да тут она чихнула не вовремя, потому токмо он ее соседку и избрал. Ежели их всех послухать, так в последней дюжине несколько сотен стояло и все расчихались не ко времени. – И с широкой добродушной улыбкой осведомился: – Сватов решил заслать?