Читать книгу - "Путь гейши - Алина Лис"

Тростниковая крышка над головой снова скользнула в сторону, и Нобу внутренне напрягся. Его кормили только один раз в день, и сегодня обед уже был. А это значит…

Что именно это значит, он додумать не успел. Сверху послышался густой бас.

— А вот — свободная яма! Всего один сиделец. А ну, давай к нему!

— Так тут государственный преступник. Высокорожденный, — робко попытался возразить второй голос.

— Высокорожденный? — грозно пророкотал бас. — Почему не в камере?!

— Смесок.

— Тогда потерпит.

Сверху послышалась возня, и рядом с Нобу приземлился невысокий и круглолицый человек, обряженный в какую-то неимоверную рванину. К животу человек прижимал мятую тростниковую шляпу.

Вновь прибывший жалобно охнул, помянул мать стражника в весьма фривольном контексте и погрозил кулаком задвигающейся крышке.

До того, как в яме стало совсем темно, Нобу успел разглядеть гладко выбритый череп и хитрющую, несомненно бандитскую рожу незнакомца.

— Вот ведь скотина какая, господин начальничек городской стражи, чтоб тебя ёкай день и ночь пялили без передышки, — продолжал яриться новый заключенный. — Уже и ям свободных нет, а все туда же — облава за облавой! Пихаешь людей, как рыбу в бочку! Тыкен надутый!

Говор у него был характерный. Нобу никогда не занимался отловом мелких воров, грабителей, шулеров и мошенников, но от приятеля, раньше служившего в городской страже, знал, что именно в этой среде принято так растягивать окончания. Да и оскорбительное словечко «тыкен» вело свое происхождение с преступного дна Тэйдо.

— У-у-у, я тебя! — Дальше проследовало не лишенное поэтичности и образности обещание возлюбить господина начальника городской стражи, а заодно всех его подчиненных. В самом что ни на есть плотском смысле.

Удовлетворив таким образом хотя бы на словах жажду мести, сокамерник повернулся к Нобу.

— Ну, здоров будь, женишок. Меня Харуки звать, но друзья Харей кличут.

Юноша гневно фыркнул и отвернулся. Чтоб он, самурай из славного рода Такухати, стал водить дружбу со всяким преступным отродьем? Да за кого эта харя его принимает?

К тому же его задело обращение «женишок». Так на воровском сленге называли клиентов, посещающих публичные дома, и это неприятно напомнило о загадке, над которой Нобу напряженно думал все полторы недели, пытаясь понять, как он оказался в яме и что случилось с Уме.

Сокамерника такая демонстративная нелюбезность не смутила. Он устроился на утоптанной земле поудобнее и принялся рассуждать:

— Это все свадьба принцессы. Наш брат лихой уже и лодку оснастил — ждем гостей. Хорошее время, шумное, саке рекой льется, народ гуляет, за кошельками не глядит. И тут втемяшилось господину начальничку, чтоб его, почистить столицу! Пихает по пять человек в яму, сволочь! Судьи умаялись, стража умаялась. И чего ему на месте не сиделось?

Нобу презрительно улыбнулся. Жалобы воришки перед лицом собственной беспросветной судьбы показались ему нелепыми и смешными.

— Ну что за паскудство, а? Я-то надеялся заработать, — продолжал сетовать преступник. — А вместо того отправлюсь на север, рубить камень. И ведь на смешном взяли! Всего-то тридцать серебряных момме в том кошельке было. Я скажу тебе по секрету, — тут он доверительно понизил голос, — это все та шлюха! Она меня сдала!

От неожиданности юноша поперхнулся.

— К-какая шлюха? — спросил он вопреки собственному решению не вступать в разговор с сокамерником.

— Да девка из домика мамаши Саки. Она, точно она на меня стражу навела. И ведь знал я, что нельзя распускать язык перед шлюхами. А все равно — выпил и давай хвастать! Раньше-то, глядишь, и обошлось бы. А вот с облавой не обошлось. — Он пригорюнился. — Все девки из «квартала ив и цветов» стучат властям, так и знай, парень.

— Не все! — излишне горячо возразил Нобу, вспомнив свою Уме.

Мужчина хохотнул:

— Да все, я тебе говорю! Им за это налоговые послабления от сёгуна и защита. Поэтому умный держит при шлюхе язык на привязи. А таких дураков, как я, учить и учить. — Он горестно обхватил себя руками за голову. Помолчал, а потом спросил: — Тебя как зовут-то, парень?

— Нобу, — отозвался юноша. И вдруг понял, что рад появлению сокамерника. Хоть прожженная шкура и ворюга, а все живая душа рядом.

— А я — Харя. Ну, я уже говорил. А тебя за что замели? Прирезал кого?

Нобу даже улыбнулся наивности этого вопроса. Простолюдины, что с них взять. Но вдаваться в свои печальные обстоятельства не стал, гордо промолчал.

— Значит, прирезал, — сделал вывод Харуки. — Из ревности небось?

— Вовсе нет!

— Ага, рассказывай!

Этих домыслов юный самурай стерпеть не смог. В возмущении повернулся к сокамернику и огорошил его:

— Я — государственный преступник.

Против его желания это прозвучало даже немного гордо. Все-таки в преступлениях такого масштаба есть подлинное величие. Не сравнить с пошлой кражей жалких тридцати момме.

— Ты? — переспросил воришка и зашелся в хохоте.

Мия воровато оглянулась и прижала плотнее к телу вазу. От страха ладони немного вспотели, и гладкий фарфор норовил выскользнуть из рук. А сухие ветви торчали прямо перед лицом, норовя выколоть глаза.