Читать книгу - "Минск 2200. Принцип подобия - Майя Треножникова"

(Вербена — Амбивалент.)

(Ты знаешь.)

— Убить ее, — сказал он, и ухмыльнулся таращившемуся черепу. — Счастливчик убивает лучшую женщину Виндикара, Империи, Вселенной. Как вам это? Вербена, ты можешь ипользовать сюжет в своих танцах… балет, ты знаешь, до эпидемии это называлось балет. Но Амбиваленту ведь нет дела, так? Вербена…

Над его ухом прожужжала пара мух. Одна попыталась задержаться на влажном и кровоточащем правом, Це-лест автоматически шлепнул себя по лицу и скрежетнул зубами от боли.

В темноте ее куда больше, подумал он, а если и рассеивается, то сменяет ее беспомощность. Этого он вынести не мог.

— Они хотят, чтобы я убил Вербену, — пожаловался все тому же черепу, обугленному и насмешливому. — А я… ну черт возьми, не могу же я просто взять и…

«Обрезать нить». — И Целест пожал плечами. Говорить тоже было больно.

Он сел в пыль, свесив ноги в трупную яму. Удушающий смрад забил легкие, тянуло прокашляться и пробле-ваться, но Целест сидел и смотрел, как копошатся черви и насекомые, изредка вырывается хлопок газа из чьего-то вздутого живота и играет на срезах костей, лоснящейся зеленовато-черной коже солнце.

Здесь было ужасно, может быть, самое дно мира. Хорошее место для человека с Печатью. Хорошее место, если от тебя ждут убийства того, кого…

— «Каждый убивает то, что любит», — проговорил Целест, цитируя неточно одну из старых книг, прочитанных еще в отцовском доме. Снова дернулся и подкатил к горлу комок тошноты.

— Она меня пощадила, а я ее? Разве это справедливо, черт подери. Вербена, какого дьявола ты оказалась Ам-бивалентом?!

Целест был и оставался Магнитом, и неуклюжие шаги слышал давно. Но обернулся только теперь, чтобы увидеть Рони — грязная одежда, и без того светлые волосы вылиняли до седины — или правда поседели; на щеке широкая ссадина и грязь под ногтями.

— Разве это справедливо? — повторил Целест.

— Нет, — Рони пожал покатыми плечами, с которых сваливалась холщовая, явно снятая с кого-то другого рубашка, — но где ты в последний раз видел справедливость?

Целест развернулся — изможденная рука скользнула по бледному горлу напарника, но он разжал пальцы прежде, чем схватить за шиворот по-настоящему. Просто притянул к себе, но Рони не надо было уговаривать. Эм-пат понял просьбу — подсел к Целесту.

Они сидели несколько минут — молча, словно любуясь природой, словно расстилалась перед ними не зловонная клоака, но прохладные лазурные воды и чуть печальный сад плакучих ив и кувшинок.

Связь прочная, думал Рони, а потому не пытался проникнуть в сознание Целеста — все и так ясно, яснее некуда. От ямы ползли миазмы, от которых пересохло во рту. Неважно, Целест научился слушать молчание, мысли вместо слов. Они — истинные напарники, единое целое.

Рони покосился на Целеста. Изуродованная половина лица смахивала на глупую карнавальную маску. Потеки слюны засыхали на шее и ключицах. Рони привык к этому зрелищу, все привыкли — даже Тао, Авис и Кассиус. Кассиус, правда, так и не рискнул навестить больного, пока тот валялся в горячке. Целест не простит его, и Касси это понимает; но на самом деле он вовсе не плох — слабенький воин, трусоват, но старается как может.

Печать Целеста изменила всех их.

Печать Целеста изменила Виндикар и целую Империю.

Несколькими метрами ниже пяток Рони разваливались мертвецы. Рони сравнил их с Эсколером. Вечером надо будет позвать Тао и Касси — пусть подожгут эту чертову яму, горелое гнилье, по крайней мере, не навеет заразу. И ему скоро надо в ночную смену, заменить Ависа, и заставить наконец-то Аиду вернуться в безопасное место.

Аида… о ней нужно заботиться, потому что…

Рони сглотнул.

Печать Целеста — публичная казнь разорвала целый город и мир. Остатки Магнитов превратились из палачей в пограничников и коронеров — люди бежали из города, а они пытались сдерживать одержимых и хоронили убитых.

Своих и чужих.

Больше ничего. Почти.

Теперь Рони думал о неподвижно-дышащей Элоизе. Она так боялась смерти, боясь его — «мозгожора», и теперь не осталось ни меда, ни ванили — только лилии, и воск, и мерное дыхание. Иногда Рони тянуло накрыть рот Элоизы подушкой и… просто подержать несколько минут.

«Каждый убивает то, что любит», — была мысль Целеста в его голове, и Рони вскинул взгляд с обугленного черепа в яме на обугленный череп рядом с собой.

«Это из старой книжки…», — пояснил Целест, будто в старые добрые времена, когда юный аристократ (тогда более Альена, чем Магнит) учил читать и писать парнишку из далеких северных Пределов, парнишку, который едва складывал слоги и не умел писать.

«Но каждый, кто на свете жил,

Любимых убивал…»

Целест вспоминал древние стихи. У Целеста — никого, кроме Вербены.

«…Один — жестокостью, другой —

Отравою похвал,

Трус — поцелуем, тот, кто смел, —

Кинжалом наповал».

Целест замолчал — оборвал молчаливый рассказ; мерная колокольная мелодия заворожила Рони, а картинки сплелись мозаикой. Рони потер виски, а затем укусил большой палец.

— Я сделаю это, — сказал Целест, поднимаясь на ноги. — Я уничтожу Амбивалента.