Читать книгу - "Снежный король - Ирина Котова"

— Погубить меня хочешь? Упаду, костей не соберу.

— Спокойный он, как сон в раю, — не унимался батюшка, — можно на нем спать, а он тебя как на перине будет качать. И седло самое дорогое отдам, золотом-жемчугами украшенное! Ай, хорошо седло!

Замолчала ведьма, дыша с посвистом, дары разглядывая. Я как раз из-под полотна выглянула краешком глаза — и ведьма вдруг захрустела пальцами, захехекала снова.

— Дорогой откуп за удачу отдаешь, купец, да только и капли он твоей удачи не стоит! Но развлек ты меня, торгуясь. Так и быть, не возьму с тебя ничего.

Яков Силыч вытер ладонью пот со лба.

— Спасибо, бабушка, — поклонился, на возу стоя.

— А возьму с дочери твоей, Марьи, что в возу прячется, — сверкнула черными глазами ведьма. — Пусть отдаст мне свою красоту да молодость, и тогда и богатство твое, и удача при тебе останутся!

Обомлела я, задрожала — вот как глупость и любопытство мне отозвались.

— Не бывать этому! — загрохотал отец и к ведьме обратился. — Хотел я с тобой по-хорошему, ведуница старая, да, видимо, по-плохому придется. А ну, прочь с дороги! — И он за поводья потянул, лошадь понукая двигаться. — Не отдам я тебе дочь свою, и удачи тебе моей не видать! Семь оберегов на мне заклятых, нет тебе власти надо мной!

Захохотала ведьма скрипуче, ударила клюкой в землю — и упал отец на возу недвижим, и заснул сном черным, проклятым. Я вскочила, трясу его, в лицо дую, слезами заливаясь. А старуха ближе ковыляет — охранники в нее стрелами целят, а стрелы от нее отскакивают.

— Пусть спит, касатик, — шепчет ведьма, — так удачу сподручнее забирать. И ее заберу, и красоту твою, Марья!

Я от страха схватила, что под руку попалось, в ведьму кинула — оказался то отрез кружев франгалианских, белых, как кипень. Накрыли кружева старуху, ну чисто невеста. Злодейка на руки свои морщинистые под кружевами посмотрела и давай хохотать — а я, пока отвлеклась ведьма, поводья дергаю. Но не идет лошадка, будто каменная стоит.

Ведьма смеялась-смеялась, да вдруг как захрипит! Руки с пальцами крючковатыми вперед вытянула, зашипела что-то: потекла от батюшки к ней удача золотой пыльцой. Но не успела старуха ее поймать — рухнула, в корчах забилась да и померла там же. Пересмеялась.

Тут же лошадка заржала жалобно и в сторону от бабки пошла, еле я вытянула, чтобы на тракт вернулась. Там же, на дороге, обложили охранники ведьму хворостом и сожгли, а пепел собрали и в реку выбросили — чтобы и духу проклятого на этой земле больше не было!

Вернулись мы домой. Только батюшка все спит и спит, и просыпаться не собирается.

Достала я тогда из сундука с подарками Кащеевыми блюдце с золотой каемочкой, яблоко в саду поспелее сорвала, о сарафан его вытерла и покатила ладонью по блюду, приговаривая:

— Покажи, блюдце, сестрицу мою, Аленушку! Покажи, блюдце, Аленушку!

Катала так, катала, пока не заклубился на дне блюдца туман и не показалась в нем Алена. Тут я ей все и рассказала, и ее с Кащеем на помощь призвала. Оставили они детишек с мамками-няньками, и мигом к нам перенеслись.

Долго смотрел Кащей отца, заклинанья над ним тайные шептал, руками водил. Ночь бился, а к утру вздохнул и головой покачал.

— Я, — говорит, — вижу, что проклятье на нем черное, сонное, путами по рукам-ногам связало, проснуться не дает. Да не снять мне его, ведьма своей смертью его закрепила, вечным сделала. Пока не иссохнет Яков Силыч и не умрет, не спадет проклятье.

Мы с Аленой уж и плакать устали — сидим, обнимаемся, с горя поутру вареников с вишней налепили, так под слезы почти все вареники уже съели.

— Неужели сделать ничего нельзя? — спрашиваю я, носом хлюпая. — Столько чародеев в трех мирах, и никто помочь не сможет?

Задумался Кащей, начал шагать туда-сюда, да вдруг в змея огромного превратился, по кругу пополз. Я от страха на лавку забралась, а Алена смеется, за руку меня вниз тянет.

— Думать ему так сподручнее, — объяснила, — я и не пугаюсь уже, привыкла.

Я посмотрела-посмотрела.

— Понятно, — говорю, — что сподручнее, у него в таком виде башка в пять раз человеческой больше. Это ж в пять раз больше мыслей умных помещается!

Пока Кащей змеиной головой думал, мы еще вареников налепили, с творогом, да так увлеклись, что и напевать стали. Сварили, на стол поставили, посуду пошли мыть. Хорошая работа завсегда горе прогоняет, легче делает.

— Надумал я, — вдруг раздался голос Кащея. Он обратно оборотился и уже вареник в рот засунул, жмурясь от удовольствия. И отвлекся, конечно, чтобы сестру похвалить. — С трех миров у меня в царском тереме повара, а лучше жены никто не готовит!

— Муж мой, видать, из полоза в соловушку перекинулся, — фыркнула Алена. — как поет!

Но видела я, что приятно ей, да и кому не приятно бы было?

— А что надумал-то, Кащей Чудинович? — поторопила я.

— Есть чародей один, — сказал он хмуро, — на острове большом Гран-Притании. Нраву тяжелого, кровной волшбой занимается, в любого зверя может оборачиваться, все растения по именам знает и волшебные зелья варит.

Я как про землю гранпританскую услышала, и про нрав поганый, поинтересовалась с предчувствием нехорошим:

— Не Мерлином ли его зовут, Кащей Чудинович?

— Мерлином, — удивился царь подземный. — Ты откуда про него знаешь, Марья?

Вздохнула я и все им рассказала — и про сватовство, и про то, как обидел он меня.

— Он это, он, — подтвердил Кащей, — глаз зеленый у него от деда, волшебника, а черный — от девы озерной. Им он проклятия видеть может. Слыхал я, что удалось сварить ему зелье чудесное, семь капель которого любое проклятье снимает. Десять лет он над ним бился, еще когда мы с ним в одном юниверситетусе волшбу изучали у чародея Ибн Хоттаба.

— Так, может, отдаст тебе по старой дружбе? — обрадовалась Алена. — Или хотя бы продаст?

Кащей головой покачал.

— Говорю же, характер препоганый, да и в ссоре мы с юниверситетских пор. Дружили мы крепко, но и соперничали, спорили по мелочи всякой. А потом разошлись пути наши. Чванлив уж больно оказался, а уж гордыни-то до небес.

— Кого-то я узнаю, — прошептала Алена смешливо, а когда муж взглянул на нее, рот зажала. — Ой, молчу, молчу! А что ж вы не поделили-то?

Царь подземный взгляд отвел и бурчит:

— А тебе того, любимая жена моя, знать не надобно.

— Бабу какую-то! — догадалась Алена. — Ах вы ж… И что? Его выбрала?

— Да какое-там, — хохотнул царь, — к Тритону женой ушла.

— Утопла, что ли? — шепотом уточнила я.

— Жива, — отмахнулся Кащей. — На острове Атлантида живет, жемчуга носит, детей Тритону рожает. Он тоже разнообразие любит, не только мавок да русалок морских привечает.